Волька выглядел уже совсем хорошо, и Павел Васильевич со спокойной душой отпустил его домой. В коридоре за Волькиной спиной возник из стены сияющий Хоттабыч, но, заметив директора, снова исчез. А Волька, простившись с Павлом Ва- сильевичем, спустился по широкой лестнице в вестибюль. Ему бросился навстречу швейцар. - Костыльков! Тут с тобой дедушка приходил или кто, так он... Но как раз в это время из стены появился старик Хоттабыч. Он был ве- сел, очень доволен собой и что-то напевал себе под нос. - Ой! - тихо вскрикнул швейцар и тщетно попытался налить себе воды из пустого графина. А когда он поставил графин на место и оглянулся, в вестибюле не было ни Вольки Костылькова, ни его загадочного спутника. Они уже вышли на улицу и завернули за угол. - Заклинаю тебя, о юный мой повелитель, - горделиво обратился Хотта- быч, нарушив довольно продолжительное молчание, - потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих? - Потряс! - вздохнул Болька и с ненавистью посмотрел на старика. Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся. V. ВТОРАЯ УСЛУГА ХОТТАБЫЧА Домой идти не хотелось. На душе у Вольки было отвратительно, и старик почуял что-то неладное. Конечно, он не подозревал, как подвел Вольку. Но было ясно, что мальчик чем-то недоволен и что виноват в этом, очевидно, не кто иной, как именно он, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Надо было развлечь Вольку, поскорее рассеять его дурное настроение. - Угодны ли твоему сердцу, о подобный луне, рассказы о приключениях удивительных и необыкновенных? - лукаво осведомился он у насупившегося Вольки. - Известно ли тебе, к примеру, история о трех черных петухах багдадского цирюльника и его хромом сыне? А о медном верблюде с серебря- ным горбом? А о водоносе Ахмете и его волшебном ведре? Волька сердито промолчал, но старик не смутился этим и торопливо на- чал: - Да будет тебе известно, о прекраснейший из учащихся мужской средней школы, что жил некогда в Багдаде искусный цирюльник, по имени Селим, и были у него три петуха и хромой сын, по прозванию Бадья. И случилось так, что проходил мимо его лавки калиф Гарун аль Рашид... Только знаешь что, о внимательнейший из отроков: не присесть ли нам на ближайшую скамью, дабы твои молодые ноги не устали от хождения во время этой длин- ной и поучительной истории? Волька согласился: они уселись на бульваре в холодке, под сенью ста- рой липы. Битых три с половиной часа рассказывал Хоттабыч эту действительно весьма занимательную историю и закончил ее коварными словами: "Но еще удивительней повесть о медном верблюде с серебряным горбом". И тут же, не переводя дыхания, принялся излагать ее, пока не дошел до слов: "Тогда иноземец взял уголек из жаровни и нарисовал им на стене очертания верб- люда, и верблюд тот взмахнул хвостом, качнул головой и сошел со стены на дорожные камни..." Здесь он остановился, чтобы насладиться впечатлением, которое рассказ об оживлении рисунка произведет на его юного слушателя. Но Хоттабыча ждало разочарование: Волька достаточно насмотрелся в жизни мультиплика- ционных фильмов. Зато слова Хоттабыча навели его на интересную мысль. - Знаешь что, - сказал он, - давай сходим в кино. А историю ты мне после доскажешь, после кино. - Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алеша, - смиренно отвечал старик. - Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным словом "кино"? Не баня ли это? Или, может быть, так у вас на- зывается базар, где можно погулять и побеседовать со своими друзьями и знакомыми? - Ну и ну! - поразился Волька. - Любой ребенок знает, что такое кино. Кино - это... - Тут он неопределенно поводил р воздухе рукой и добавил: - Ну, в общем, придем - увидишь. Над кассой кинотеатра "Сатурн" висел плакат: "Детям до шестнадцати лет вход на вечерние сеансы воспрещен". - Что с тобой, о красивейший из красавцев? - всполошился Хоттабыч, заметив, что Волька снова помрачнел. - А то со мной, что мы опоздали на дневные сеансы! Уже пускают только с шестнадцати лет... Прямо не знаю, что делать... Домой идти не хочет- ся... - Ты не пойдешь домой! - вскричал Хоттабыч. - Не пройдет и двух мгно- вений, как нас пропустят, и мы пройдем, окруженные уважением, которого ты заслуживаешь своими поистине бесчисленными способностями!.. Только гляну, какие листочки показывают посетители той суровой женщине, что стоит у входа в любезное твоему сердцу кино... "Старый хвастунишка!"- раздраженно подумал Волька. И вдруг он обнару- жил в правом кулаке два билета. - Ну, идем! - сказал Хоттабыч, которого буквально распирало от счастья. - Идем, теперь-то они тебя пропустят. - Ты уверен? - Так же, как в том, что тебя ожидает великое будущее! Он подтолкнул Вольку к зеркалу, висевшему неподалеку. Из зеркала на вольку, оторопело разинув рот, смотрел мальчик с роскошной русой бородой на пышущем здоровьем веснушчатом лице. VI. НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В КИНО Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице на второй этаж, в фойе. Около самого входа в зрительный зал томился Женя Богорад, предмет всеобщей зависти учеников шестого класса "Б". Этот баловень судьбы при- ходился родным племянником старшему администратору кинотеатра "Сатурн", поэтому его пропускали на вечерние сеансы. Ему бы по этому случаю жить да радоваться, а он, представьте себе, невыносимо страдал. Он страдал от одиночества. Ему до зарезу нужен был собеседник, с которым он мог бы об- судить поразительное поведение Вольки Костылькова на сегодняшних экзаме- нах по географии. И, как назло, - ни одного знакомого! Тогда он решил сойти вниз. Авось там кого-нибудь пошлет ему судьба. На лестничной площадке его чуть не сшиб с ног старик в канотье и расши- тых сафьяновых туфлях, который тащил за руку-кого бы выдумали? - самого Вольку Костылькова! Волька почему-то прикрывал лицо обеими руками. - Волька! - обрадовался Богорад. - Костыльков!.. Но, в отличии от Жени, Волька, очевидно, ничуть не обрадовался этой встрече. Больше того: он сделал вид, будто не узнал своего лучшего прия- теля, и метнулся в самую гущу толпы, слушавшей оркестр. - Ну и не надо! - обиделся Женя и пошел в буфет выпить стаканчик сит- ро. Поэтому он не видел, как вокруг странного старичка и Вольки начал толпиться народ. Когда же он сам попытался протолкаться туда, куда, по неизвестной для него причине, устремилось столько любопытных, его прия- теля окружала плотная и все растущая толпа. Громыхая откидными си- деньями, люди покидали кресла перед эстрадой, Вскоре оркестр играл уже перед пустыми креслами. - Что случилось? - тщетно спрашивал Женя, отчаянно орудуя руками. - Если несчастный случай, так я могу отсюда по телефону позвонить... У ме- ня здесь дядя-старший администратор... В чем дело?.. Но никто толком не знал, в чем дело. И так как почти никому ничего не было видно и все интересовались, что же там такое происходит, внутри тесного человеческого кольца, и все друг друга расспрашивали и обижа- лись, не получая вразумительного ответа, то толпа вскоре так разгалде- лась, что даже стала заглушать звук оркестра, хотя все музыканты стара- лись по этому случаю играть как можно громче. Тогда на шум прибежал Женин дядя, взгромоздился на стул и крикнул: - Пожалуйста, разойдитесь, граждане!.. Что вы, бородатого ребенка не видели, что ли? Лишь только эти слова донеслись до буфета, все бросили пить чай и прохладительные напитки и кинулись смотреть на бородатого ребенка. - Волька! - заорал на все фойе Женя, отчаявшись пробиться внутрь за- ветного кольца. - Я ничего не вижу!.. А ты видишь?.. Он здорово борода- тый?.. - Ой, батюшки! - чуть не взвыл от тоски злополучный Волька. - Только и не хватало, чтобы он... - Несчастный мальчик! - сочувственно завздыхали окружающие его любо- пытные. - Такое уродство!.. Неужели медицина бессильна помочь?.. Сначала Хоттабыч неправильно расценивал внимание, которое уделяли его юному другу. Ему поначалу показалось, что люди сгрудились, чтобы выра- зить свое уважение Вольке. Потом это его начало сердить. - Разойдитесь, почтеннейшие! - рявкнул он, перекрывая и гул толпы и звуки оркестра. - Разойдитесь, или я сотворю с вами нечто страшное!.. Какая-то школьница с перепугу ударилась в слезы. Но взрослых Хоттабыч только рассмешил. Ну, в самом деле, чего страшного можно было ожидать от этого забавного старичка в нелепых розовых туфлях? Стоит только ткнуть его покрепче пальцем, и он рассыплется. Нет, никто не принял всерьез угрозу Хоттабыча. А старик привык, чтобы его слова приводили людей в трепет. Сейчас он уже был оскорблен и за Вольку и за себя и все больше и больше наливался яростью. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в эту самую минуту не прозвенел звонок. Распахнулись двери зрительного зала, и все пошли занимать свои места. Женя хотел было воспользоваться этим и хоть одним глазком глянуть на не- бывалое чудо. Но та же самая толпа, которая раньше мешала ему пробиться, сейчас стиснула его со всех сторон и, помимо его воли, потащила с собой зрительный зал. Едва он успел добежать до первого ряда и усесться, как свет погас. - Фу! - облегченно вздохнул Женя. - Чуть не опоздал. А бородатого мальчика я еще перехвачу, когда кончится сеанс... Тем не менее он все же взволнованно ерзал на стуле, пытаясь разгля- деть где-то позади себя это поразительное чудо природы. - Мальчик, брось елозить!.. Мешаешь! - рассердился его сосед справа. - Сиди спокойно! Но, к великому его удивлению, беспокойного мальчика уже рядом с ним не оказалось. - "Пересел! - с завистью подумал недавний Женин сосед. - Конечно, ма- ло радости сидеть в первом ряду. Одна порча глаз... Мальчишке что? Пере- сел на чужое место. В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыд- но..." Последними, когда в зрительном зале было уже темно, покинули фойе Вольку с Хоттабычем. По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что решил уйти из кино, не посмотрев картины. Но тут взмолился Хоттабыч. - Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя украсил в твоих же интересах, то я тебя освобожу от нее, лишь только мы усядемся на наши места. Это мне ничего не стоит. Пойдем же туда, куда пошли все ос- тальные, ибо мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно оно должно быть, если даже умудренные опытом мужи посещают его в столь изну- рительный летний зной! И действительно, только они уселись на свободные места в шестом ряду, как Хоттабыч щелкнул пальцами левой руки. Но вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной бородой не произошло. - Что же ты мешкаешь? - спросил Волька. - А еще хвастал! - Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шестого класса "Б". Я, к счастью, вовремя передумал. Если у тебя не станет бороды, тебя выгонят из любезного твоему сердцу кино. Как вскоре выяснилось, старик слукавил. Но Волька этого еще не знал. Он сказал: - Ничего, отсюда уже не выгонят. Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов. Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глухим. Тогда Волька повысил голос: - Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! - Слушаю, о юный мой повелитель, - покорно ответствовал старик. - Нельзя ли потише? - сказал кто-то из соседей. Волька продолжал шепотом, нагнувшись к самому уху печально поникшего Хоттабыча: - Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой глупой бороды. - Нисколько она не глупая! - прошептал в ответ старик. - Это в высшей степени почтенная и благообразная борода. - Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду! - Слушаю и повинуюсь, - снова промолвил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищелкивая пальцами. Растительность на Волькином лице оставалась без изменения. - Ну? - сказал Волька нетерпеливо. - Еще один миг, о благословеннейший Волька ибн Алеша... - отозвался старик, продолжая нервно шептать и щелкать. Но борода и не думала исчезать с Волькиного лица. - Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ряду! - прошептал вдруг Волька, забыв на время о своей беде. В девятом ряду сидели два человека, ничем, по мнению Хоттабыча, не примечательные. - Это совершенно чудесные актеры! - с жаром объяснил Волька и назвал две фамилии, известные любому нашему читателю. Хоттабычу они, конечно, ничего не говорили, - Ты хочешь сказать, что оки лицедеи? - снисходительно улыбнулся ста- рик. - Они пляшут на канате? - Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры, вот кто они! - Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? - с осуж- дением осведомился Хоттабыч. - Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца. - Что ты! - рассмеялся Волька. - Киноактеры никогда не играют в кино- театрах. Киноактеры играют в киностудиях. - Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактеров, а каких-ни- будь других лицедеев? - Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу. - Ты болтаешь, прости меня. что-то несуразное, - с осуждением сказал Хоттабыч. - Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах преднамеренного. желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух. Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем сущность работы киноак- теров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил об обрушившейся на него напасти. - Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее! Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой, третий, затем в сердцах выдернул из нее сразу целый клок и стал с ожес- точением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии его юного друга не только не исчезла - она даже не шелохнулась. Тогда Хоттабыч принялся щелкать пальцами в самых различных сочетаниях: то от- дельными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левой, то сразу пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то на- оборот. Но все было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском раздирать свои одежды. - Ты что, с ума сошел? - испугался Волька. - Что это ты делаешь? - О горе мне! - прошептал в ответ Хоттабыч и стал царапать себе лицо. - О горе мне!.. Тысячелетия, проведенные в проклятом сосуде, увы, дали себя знать! Отсутствие практики губительно отразилось па моей специ- альности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поде- лать с твоей бородой!.. О горе, горе мне, бедному джинну Гассану Аодур- рахману ибн Хоттабу!.. - Что ты там такое шепчешь? - спросил Волька. - Шепчи отчетливей. Я ничего не могу разобрать. И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе одежды: - О драгоценнейший из отроков, о приятнейшчй из приятных, не обруши- вай на меня свой справедливый гнев!.. Я не могу избавить тебя от боро- ды!.. Я позабыл, как это делается!.. - Имейте совесть, граждане! - зашипели на них соседи. - Успеете наго- вориться дома. Ведь вы мешаете!.. Неужели обращаться к билетеру? - Позор на мою старую голову! - еле слышно заскулил теперь Хоттабыч. - Забыть такое простое волшебство! И кто забыл? Я, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, могущественный из джиннов, я, тот самый Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, с которым двадцать лет ничего не мог поделать сам Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими!.. - Не хнычь! - прошептал Волька, не скрывая своего презрения. - Скажи по-человечески, надолго ты меня наградил этой бородой? - О нет, успокойся, мой добрый повелитель! - отвечал старик. - К счастью, я околдовал тебя малым колдовством. Завтра к этому времени лицо у тебя снова станет гладким, как у новорожденного... А может быть, мне еще раньше удастся припомнить, как расколдовывается малое колдовство... Как раз к этому времени на экране кончились многочисленные надписи, которыми обычно начинается всякая картина, потом на нем появились, зад- вигались и заговорили люди. Хоттабыч самодовольно шепнул Вольке: - Ну, это я все понимаю. Это очень просто. Все эти люди пришли сюда сквозь стену. Это я тоже умею. - Ничего ты не понимаешь! - улыбнулся Волька невежеству старика. - Кино, если хочешь знать, построено по принципу... Из передних и задних рядов зашикали, и Волькины объяснения прервались на полуслове. С минуту Хоттабыч сидел как зачарованный. Потом он стал возбужденно ерзать, то и дело оборачиваясь назад, где в девятом ряду, как помнят на- ши читатели, сидели два киноактера, и он проделал это несколько раз, по- ка окончательно не убедился, что они одновременно сидят позади него, чинно сложив руки на груди, и несутся верхом на быстрых лошадях там, впереди, на единственной освещенной стене этого загадочного помещения. Побледневший, с испуганно приподнятыми бровями, старик щепнул Вольке: - Посмотри назад, о бесстрашный Волька ибн Алеша! - Ну да, - сказал Волька, - это киноактеры. Они играют в этой картине главные роли и пришли посмотреть, нравится ли нам, зрителям, их игра. - Мне не нравится! - быстро сообщил Хоттабыч. Мне не нравится, когда люди раздваиваются. Даже я не умею в одно и то же время сидеть сложа ру- ки на стуле и скакать на стремительной, ветру подобной лошади. Это даже Сулейман ибн Дауд - мир с ними обоими! - не умел делать. И мне поэтому страшно. - Все в порядке, - покровительственно усмехнулся Волька. - Посмотри на остальных зрителей. Видишь, никто не боится. Потом я тебе объясню, в чем дело. Вдруг могучий паровозный гудок прорезал тишину. Хоттабыч схватил Вольку за руку. - О царственный Волька! - прошептал он, обливаясь холодным потом. - Я узнаю этот голос. Это голос царя джиннов Джирджиса!.. Бежим, пока не поздно! - Ну что за чушь! Сиди спокойно!.. Ничто нам не угрожает. - Слушаю и повинуюсь, - покорно пролепетал Хоттабыч, продолжая дро- жать. Но ровно через секунду, когда на экране помчался прямо на зрителей громко гудящий паровоз, пронзительный крик ужаса раздался в зрительном зале. - Бежим!.. Бежим!.. - вопил не своим голосом Хоттабыч, улепетывая из зала. Уже у самого выхода он вспомнил о Вольке, в несколько прыжков вернул- ся за ним, схватил за локоть и потащил к дверям: - Бежим, о Волька ибн Алеша! Бежим, пока не поздно!.. - Граждане... - начал билетер, преграждая им дорогу. Но сразу вслед за этим он вдруг совершил в воздухе красивую, очень длинную дугу и очутился на эстраде, перед самым экраном... - Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую панику? - сердито спросил уже на улице Волька у Хоттабыча. И тот ответил: - Как же мне было не кричать, когда над тобой нависла страшнейшая из возможных опасностей! Прямо на нас несся, изрыгая огонь и смерть, вели- кий шайтан Джирджис ибн Реджмус, внук тетки Икриша! - Какой там Джирджис! Какая тетка? Самый обычный паровоз! - Не собирается ли мой юный повелитель учить старого джина Гассан Аб- дуррахмана ибн Хоттаба, что такое шайтан? - язвительно осведомился Хот- табыч. И Волька понял: объяснять ему, что такое кино и что такое паровоз, - дело не пяти минут и даже не часа. Отдышавшись, Хоттабыч смиренно спросил: - Чего бы тебе хотелось сейчас, о драгоценнейший зрачок моего глаза? - Будто не знаешь? Избавиться от бороды! - Увы, - сокрушенно ответствовал старик, - я еще бессилен выполнить это твое желание. Но нет ли у тебя какого-нибудь желания? Скажи, и я его в тот же миг исполню. - Побриться!.. И как можно скорее! Спустя несколько минут они были в парикмахерской. Еще минут через десять усталый мастер высунулся из распахнутых дверей мужского зала и крикнул: - Очередь! Тогда из укромного уголка подле самой вешалки вышел и торопливо усел- ся в кресле мальчик с лицом, закутанным в драгоценную шелковую ткань. - Прикажете постричь? - спросил парикмахер, имея в виду прическу мальчика. - Побрейте меня! - ответил ему сдавленным голосом мальчик и снял шаль, закрывавшую его лицо по самые глаза. VII. БЕСПОКОЙНЫЙ ВЕЧЕР Хорошо, что Волька не был брюнетом. У Жени Богорада, например, щеки после бритья стали бы отсвечивать синевой. А у Вольки, когда он вышел из парикмахерской, щеки ничем не отличались от щек всех сверстников. Шел уже восьмой час, но еще было совсем светло и очень жарко. - Нет ли в вашем благословенном городе лавки, где продают шербет или подобные шербету прохладительные напитки, дабы смогли мы утолить нашу жажду? - спросил Хоттабыч. - А ведь верно! - подхватил Волька. - Хорошо бы сейчас холодненького лимонаду или крюшону! Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых и минеральных вод, сели за столик и подозвали официантку. - Пожалуйста, две бутылки лимонной воды, - сказал Волька. Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но Хоттабыч сердито ок- ликнул ее: - А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислужница! Мне не нравится, как ты ответила на приказание моего юного друга и повелителя. - Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань... - зашептал было Волька. Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ладошкой: - Не мешай хоть мне вступиться за твое достоинство, если сам ты, по свойственной тебе мягкости, не выбранил ее... - Ты ничего не понял!.. - не на шутку испугался Волька за официантку. - Хоттабыч, я же тебе русским языком говорю, что... Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился дара речи. Он хо- тел броситься между стариком и все еще ничего не подозревавшей девушкой, но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал в том, что он считал делом своей чести, легонько прищемил большим и указательным пальцами левой ру- ки мочку Волькиного правого уха и тем обрек его на молчание и полную не- подвижность. - Как ты ответила на приказание моего юного друга? - повторил он, снова обращаясь к официантке. - Я вас не понимаю, гражданин, - вежливо отвечала ему девушка. - При- казания никакого не было. Была просьба, и я пошла ее выполнять. Это во-первых. А вовторых, у нас не принято "тыкать". У нас принято обра- щаться к незнакомым людям на "вы". И меня удивляет, что вам это неиз- вестно, хотя это известно любому культурному советскому человеку. - Ты что ж, учить меня хочешь? - вскричал Хоттабыч. - На колени! Или я превращу тебя в пыль!.. - Стыдитесь, гражданин! - вмешалась кассирша, наблюдавшая за этой возмутительной сценой, благо посетителей, кроме Вольки с Хоттабычем, в павильоне не было. - Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы! - На колени! - прорычал вне себя Хоттабыч. - И ты на колени! - указал он перстом на кассиршу. - И ты! - крикнул он второй официантке, спешив- шей на помощь своей подруге. - Все три немедленно на колени и молите мо- его юного друга, чтобы он вас помиловал! С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока не достиг голо- вою потолка. Это было страшное и удивительное зрелище. Кассирша и вторая официантка упали в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть в поб- леднела, спокойно сказала Хоттабычу: - Стыдитеся, гражданин! Ведите себя, как полагается в общественном месте... И если вы порядочный гипнотизер... Она думала, что старик проделывал над ними опыты гипноза. - На колени! - снова проревел Хоттабыч. - Я кому говорю, - на коле- ни?! За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это был первый слу- чай, когда обыкновенные смертные осмеливались ослушаться его приказаний. Хоттабычу казалось, что это роняет его в глазах Вольки, а ему страшно хотелось, чтобы Волька уважал его и ценил его дружбу. - Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь! - Об этом не может быть и речи, - отвечала дрожащим голосом храбрая официантка. - Это за границей, в капиталистических странах, работники общественного питания вынуждены выслушивать всякие грубости от клиентов, но у нас... И вообще непонятно, чего вы повышаете голос... Если есть жа- лоба, можете вежливо попросить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга выдается по первому требованию... Наш павильон, знаете ли, посещают са- мые известные гипнотизеры и иллювионисты, но никогда ничего такого себе не позволяли. Правильно я говорю, Катя? - обратилась она за подружкой к подруге, которая уже успела прийти в себя. - Тоже выдумал, - отвечала Катя, всхлипнув, - на колени становиться! Безобразие какое!.. - Вот как?! - окончательно разошелся Хоттабыч. - Так вот до чего до- ходит ваша дерзость?! Ну что ж, вы сами того хотели! Привычным жестом он выдрал из своей бороды три волоска и отнял левую руку от Волькиного уха, чтобы разорвать их на мельчайшие части. Но стоило лишь Хоттабычу оставить Волькино ухо в покое, как Волька, к великой досаде старика, вновь обрел дар речи и свободу в распоряжении своим телом, Первым делом он схватил Хоттабыча за руку: - Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал! - Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли, стыдно признаться: сначала я хотел их поразить громом. Поражать людей громом - ведь это по силам любому самому завалящему ифриту!.. Тут Волька, несмотря на серьезность положения, нашел в себе мужество вступиться за науку. - Удар грома... - сказал он, лихорадочно размышляя, как отвести беду, нависшую над бедными девушками, - удар грома никого поразить не может. Поражает людей разряд атмосферного электричества - молния. А гром не по- ражает. Гром - это звук. - Не знаю, - сухо отозвался Хоттабыч, не желавший опускаться до спо- ров с неопытным юнцом. - Не думаю, чтобы ты был прав. Но я передумал. Я не поражу их громом. Лучше я превращу их в воробьев. Да, пожалуй, в во- робьев. - Но за что? - Я должен наказать их, о Волька, Порок должен быть наказан. - Не за что наказывать! Слышишь! Волька дернул Хоттабыча за руку. Тот уже собрался порвать волоски: тогда было бы поздно. Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь очутились в тем- ной шершавой ладошке Хоттабыча. - Только попробуй! - закричал Волька, заметив, что старик снова соб- рался порвать волоски. - Ах, так!.. Тогда и меня превращай в воробья! Или в жабу! Во что угодно превращай! И вообще считай, что на этом наше знакомство закончено! Мне решительно не нравятся твои замашки. И все! Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрет первая попавшаяся кошка! Старик опешил: - Разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы впредь никто не смел относиться к тебе без того исключительного почтения, которого ты заслуживаешь своими бесчисленными достоинствами! - Не вижу и не желаю видеть! - Твое приказание для меня закон, - смиренно отвечал Хоттабыч, иск- ренне недоумевавший по поводу непонятной снисходительности своего юного спасителя. - Хорошо, я не буду превращать их в воробьев. - И ни во что другое! - И ни во что другое, - покорно согласился старик и все же взялся за волоски с явным намерением порвать их. - Зачем ты хочешь рвать волоски? - снова всполошился Волька. - Я превращу в пыль все товары, и все столы, и все оборудование этой презренной лавки! - Ты с ума сошел! - вконец возмутился Волька. - Ведь это госу- дарственное добро, старая ты балда! - Да позволено мне будет узнать, что ты, о бриллиант моей души, под- разумеваешь под этим неизвестным мне словом "балда"? - с любопытством осведомился Хоттабыч. Волька покраснел, как морковка. - Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... Ну, в общем, "бал- да"-это что-то вроде мудреца. Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре. - Но... - начал он. - Никаких "но"! Я считаю до трех. Если ты после того, как я скажу "три", не оставишь в покое этот павильон, можешь считать, что мы с тобой не имеем ничего общего и что между нами все кончено, и что... Считаю: раз!.. два!.. т... Волька не успел досказать коротенькое слово "три". Горестно махнув рукой, старик снова принял свой обычный вид и сумрачно проговорил: - Пусть будет по-твоему, ибо твое благоволение для меня драгоценней зениц моих очей, - То-то же, - сказал Волька. - Теперь осталось извиниться, и можно спокойно уходить. - Благодарите же своего юного спасителя! - сурово крикнул Хоттабыч девушкам. Волька понял, что вырвать извинение из уст старика не удастся. - Извините нас, пожалуйста, товарищи, - сказал он. - И если можно, не очень обижайтесь на этого гражданина. Он приезжий и еще не освоился с советскими порядками. Будьте здоровы! - Будьге здоровы! - вежливо отвечали девушки. Они еше толком не пришли в себя. Им было и удивительно и страшновато. Но, конечно, им и в голову не могло прийти, насколько серьезной была опасность, которой они избежали. Они вышли вслед за Хоттабычем и Волькой на улицу и стояли у дверей, глядя, как медленно удалялся этот удивительный старичок в старомодной соломенной шляпе, пока наконец, влекомый своим юным спутником, не скрыл- ся за поворотом. - Откуда такие озорные старики берутся, ума не приложу! - вздохнула Катя и снова всхлипнула. - Какой-нибудь дореволюционный гипнотизер, - жалостливо сказала ее храбрая подруга. - Наверно, пенсионер. Соскучился, выпил, может быть, лишнего... Много ли такому старичку требуется! - Да-а-а, - присоединилась к ее мнению кассирша, - старость не ра- дость... Пойдемте, девушки, в помещение!.. Но, очевидно, на этом не суждено было кончиться сегодняшним злоключе- ниям. Лишь Волька с Хоттабычем вышли на улицу Горького, в глаза им уда- рил ослепительный свет автомобильных фар. Казалось, прямо на них мчалась оглашая вечерний воздух пронзительной сиреной, большая санитарная маши- на. И тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко возопил: - О горе мне, старому и несчастному джинну! Джирджис, могучий и бес- пощадный царь шайтанов и ифритов, не забыл нашей старинной вражды, вот он и наслал на меня страшнейшее из своих чудовищ! С этими словами он стремительно отделился от тротуара, уже где-то вы- соко, на уровне третьего или четвертого этажа, снял свою соломенную шля- пу, помахал ею Вольке и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощанье: - Я постараюсь разыскать тебя, о Волька ибн Алеша! Целую пыль под твоими ногами!.. Пока!.. Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезновению старика. Было не до него. У Вольки подкашивались ноги при одной мысли, что ему сейчас предстояло возвратиться домой. В самом деле, попробуйте поставить себя на его место. Человек ушел из дому для того, чтобы сдать экзамен по географии, посетить кино и к поло- вине седьмого вечера чинно и благородно вернуться домой обедать. Вместо этого он возвращается домой в десятом часу, позорно провалившись на эк- замене, и, что самое ужасное, с бритыми щеками! Это в неполные тринад- цать лет! Сколько он ни думал, но выхода из создавшегося положения ему найти не удалось. Так ничего и не придумав, он поплелся в тихий, полный длинных предзакатных теней Трехпрудный переулок. Он прошел мимо удивленного дворника, вошел в подъезд, поднялся на площадку второго этажа и, тяжко вздохнув, нажал кнопку звонка. В глубине квартиры раздались чьи-то шаги, и незнакомый голос спросил через закры- тые двери. "Это я", - хотел сказать Волька и вдруг вспомнил, что с сегодняшнего утра он уже здесь не проживает. Ничего не ответив новому жильцу, он быстро сбежал по ступенькам, с независимым видом пошел мимо продолжавшего удивляться дворника и, выйдя из переулка, сел в троллейбус. Но несчастья преследовали его в этот день. Где-то, скорее всего в кино, он потерял кошелек, Пришлось вылезть из троллейбуса и пойти пешком. На новой квартире Вольку встретила бабушка, обеспокоенная его долгим отсутствием. Отец еще не вернулся с работы. Он задержался на заседании завкома. Мама после занятий в вечернем университете, очевидно, зашла за ним на завод. У Вольки, несмотря на все его усилия казаться спокойным и счастливым, было такое мрачное лицо, что бабушка решила первым делом накормить его, а уж потом приступить к расспросам. - Ну как, Воленька? - нерешительно осведомилась она, когда ее единственный внучек быстро управился с обедом. - Да как тебе сказать... - неопределенно ответви Волька и, на ходу стаскивая с себя футболку, отправился спать. Бабушка с молчаливым сочувствием проводила его ласковым и печальным взглядом. Нечего было расспрашивать - все было ясно. Волька, вздыхая, разделся, вытянулся на свежей, прохладной простыне, но покоя не обрел. На столике около его кровати блистала многокрасочной суперобложкой толстая книга большого формата. У Вольки екнуло сердце: так и есть, та самая, давно желанная книга по астрономии! И на заглавном листе крупным, с детства знакомым почерком написано: "Высокообразованному ученику седьмого класса, действительному члену астрономического кружка при Мос- ковском планетарии Владимиру Алексеевичу Костылькову от его любящей ба- бушки". Какая смешная надпись! Всегда бабушка придумает что-нибудь смешное. Но почему же Вольке совсем не смешно, ах, как не смешно! И ему, предс- тавьте себе, нисколько не приятно, что наконец-то он дождался этой пле- нительной книги, о которой так давно мечтал. Тоска, тоска его снедает. В груди дыханье стеснено... Нет, он так больше не может! - Бабушка! - крикнул он, отвернувшись от книги. - Бабушка, можно тебя на минутку? - Ну, чего тебе там, баловник? - будто бы сварливо откликается бабуш- ка, довольная, что ей можно будет еше на сон грядущий потолковать с внучком. - Угомон тебя не берет, астроном ты этакий, полуночник! - Бабушка! - жарко шепчет ей Волька. - Закрой дверь и сядь ко мне на кровать. Мне тебе нужно сообщить одну страшно важную вещь. - А может быть лучше на утречко отложить такой важный разговор? - от- вечает бабушка, сгорая от любопытства. - Нет, сейчас, обязательно сию же минуту. Я... Бабушка, я не перешел в седьмой класс... То есть я пока еще не перешел... Я не выдержал экза- мена... - Провалился? - тихо ахает бабушка. - Нет, не провалился... Я не выдержал, но и не провалился... Я стал излагать точку зрения древних про Индию, и про горизонт, и про всякое такое... Я это все правильно рассказал... А научную точку зрения мне как-то не удалось осветить... Я себя очень неважно почувствовал, и Павел Васильевич мне сказал, чтобы я пришел, когда хорошенечко отдохну... Даже сейчас, даже бабушке он не мог решиться сказать про Хоттабыча. Да она бы и не поверила и подумала бы, чего доброго, что он и в самом деле заболел. - Я раньше хотел скрыть это, а сказать, когда уже сдам, но мне стало совестно... Ты понимаешь? - А что ж тут, Воленька, не понимать! - сказала бабушка. - Со-