Старик, дремавший в тени под раскидистым дубом, услышав Волькин го- лос, встрепенулся, вскочил на ноги и мелкой стариковской рысцой подбежал к Вольке. - Я здесь, о вратарь моей души, - сказал он, чуть задыхаясь. - Я жду твоих приказаний. - Признавайся: писал в Центральное экскурсионное бюро? - Писал. Я хотел сделать это для тебя сюрпризом, - смутился Хоттабыч. - А что, разве уже пришел ответ? - Конечно, пришел. Вот он, - ответил Волька и показал старику письмо. Хоттабыч выхватил из Волькиных рук бумажку, медленно, по складам, прочитал дипломатичный ответ Ивана Иваныча, мгновенно побагровел, задро- жал мелкой дрожью, глаза его налились кровью, и он в бешенстве с треском рванул вышитый ворот своей сорочки. - Прошу прощенья, - прохрипел он, - прошу прощенья! Я вынужден поки- нуть тебя на несколько минут, чтобы достойно наказать этого презренного Домоседова. О, я знаю, что я с ним сделаю! Я его уничтожу! Или нет, я его не уничтожу, ибо он не заслуживает столь милосердной казни. Я его лучше превращу в грязную тряпку, и об него будут в осенние, ненастные дни вытирать свою грязную обувь перед тем как войти в помещение. Или нет! Нет, и это слишком мало, чтобы отплатить ему за его дерзкий от- каз... С этими словами старик взметнулся в воздух. Но Волька властным голо- сом крикнул: - Назад! Немедленно назад! Старик послушно вернулся, обиженно насупив дремучие седые брови. - Фу ты, в самом деле! - набросился на него Волька, не на шутку пере- пугавшийся за заведующего сектором особо дальних путешествий. - С ума ты сошел, что ли? Разве он виноват, что мест больше нет? Ведь корабль не резиновый!.. И, кстати, о каких это шейхах и принцах идет речь в ответе товарища Домоседова? - О тебе, о Волька ибн Алеша, о тебе и о нашем друге Жене ибн Коле, да продлит аллах ваши годы! Я написал этому худшему из заведующих секто- рами, что за знатностью вашей дело не станет, ибо, сколь бы знатны не были прочие пассажиры "Ладоги", я могу сделать вас, друзья мои, еще знатней. Я написал этому скудному умом Домоседову - да забудет о нем ал- лах! - что он может вас уже за глаза считать шейхами или царями, или принцами. Несмотря на напряженность обстановки, Волька не мог удержаться от смеха. Он расхохотался так громко, что с ближайшего дерева с шумом сня- лись и, возмущенно оглядываясь, улетели несколько очень почтенных галок. - Позволь, позволь, - значит, выходит, что я принц? - помирал со сме- ху Волька. - Я не понимаю, сознаюсь, причин твоего смеха, - уязвленно отвечал Хоттабыч. - Но если говорить по существу, то я звание принца намечал для Жени. Ты заслуживаешь, на мой взгляд, султанского звания. - Ой, уморил! Ей-богу, уморил! Значит, Женька был бы принцем, а я султаном? Нет, подумать только, какая политическая безграмотность? - ужаснулся Волька, перестав наконец смеяться. - Нечего сказать, знатные люди - принц да король! Это же самые что ни на есть никудышные люди! - Увы, ты, кажется, сошел с ума! - забеспокоился Хоттабыч, с тревогой поглядывая на своего юного собеседника. - Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя недостаточно знатны. Кто же тогда, по-твоему, знатный человек? Назови мне хоть одно имя. - Да взять хотя бы Чутких или Лунина, или Кожедуба, или Пашу Ангели- ну... - Кто же этот твой Чутких? Султан? - Подымай, брат, выше! Чутких - один из лучших в стране мастеров су- конной промышленности! - А Лунин? - Лунин - лучший паровозный машинист! - А Кожедуб? - Один из самых-самых лучших летчиков! - А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь знатнее шейхов и коро- лей? - Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она знаменитая тракторист- ка! - Ну, знаешь ли, о драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позво- лять тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя! - Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин - знаменитый машинист. А во-вторых, даже самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете. Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, летчиков, кол- хозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: "Знатные люди нашей Родины". - Никогда не поверил бы твоим словам, - произнес тогда со вздохом Хоттабыч, - никогда не поверил бы, если бы не нашел подтверждения им на страницах столь уважаемой мною газеты. Умоляю тебя, о Волька, объясни мне: почему здесь, в твоей прекрасной стране, все не так, как в других государствах? - Вот это, пожалуйста, хоть сейчас! - с готовностью ответил ему Волька и, удобно усевшись на берегу реки, долго и с гордостью объяснял Хоттабычу сущность советского строя. Излагать содержание этой надолго затянувшейся беседы, пожалуй, не стоит, ибо нет сомнения, что любой из читателей нашей повести рассказал бы Хоттабычу на месте Вольки то же, что и он. - Все сказанное тобою столь же мудро, сколь и благородно. И всякому, кто честен и имеет справедливое сердце, после твоих слов есть над чем подумать, - чистосердечно промолвил Хоттабыч, когда закончился первый в его жизни урок политграмоты. Подумав немножко, он горячо добавил: - Тем более я объят желанием устроить и тебе и твоему другу поездку на "Ладоге"! И, поверь мне, я это сделаю. - Только, пожалуйста, без буянства, - предусмотрительно подчеркнул Волька. - И без очковтирательства. То есть без обмана. Не вздумай, нап- ример, выдавать меня за отличника учебы. У меня по трем предметам чет- верки. - Твои пожелания для меня закон, - сказал в ответ Хоттабыч и низко поклонился. Старик честно выполнил свое обещание. Он даже пальцем не тронул ко- го-нибудь из работников Центрального экскурсионного бюро. Он просто устроил так, что когда все три наших героя явились на борт "Ладоги", их очень хорошо встретили, предоставили им превосходную каюту и ни разу не поинтересовались, по какому, собственно говоря, праву они попали в состав экспедиции. Хоттабыч уж так устроил, что этот вопрос просто ни разу не возникал ни у кого из веселых и дружных пассажиров "Ладоги". Зато за двадцать минут до отплытия на пароход совершенно неожиданно для капитана были погружены сто пятьдесят ящиков апельсинов, столько же ящиков чудесного винограда, двести ящиков фиников и полторы тонны самых изысканных восточных сладостей. На каждом ящике было написано: "Для всех участников экспедиции и всех членов неустрашимой команды "Ладоги" от гражданина, пожелавшего остаться неизвестным". Не нужно быть особенно проницательным, чтобы догадаться, что это были дары Хоттабыча, который не хотел, чтобы он и его друзья даром участвова- ли в путешествии на "Ладоге". И действительно, спросите любого участника экспедиции на "Ладоге"- все до сих пор с большим удовольствием вспоминают о "гражданине, поже- лавшем остаться неизвестным". Его дары пришлись всем по вкусу. Вот теперь, когда читатели более или менее подробно ознакомились с обстоятельствами, при которых наши друзья очутились на "Ладоге", мы мо- жем со спокойной совестью продолжать наше повествование. ХLVII. "ЧТО МЕШАЕТ СПАТЬ" Погода благоприятствовала "Ладоге". Три дня пароход шел чистой водой. Только к концу третьих суток он вошел в полосу однолетних и разреженных льдов. Ребята как раз играли в шашки в кают-компании, когда туда вбежал, придерживая правой рукой свою неизменную соломенную шляпу, взбудоражен- ный Хоттабыч. - Друзья мои, - сказал он, широко улыбаясь, - удостоверьтесь, прощу вас: все море, насколько можно охватить его взором, покрыто сахаром и алмазами! Для Хоттабыча эти слова были вполне простительны: никогда за свою почти четырехтысячелетнюю жизнь он не видел ни единой стоящей глыбы льда. Все находившиеся в кают-компании бросились на палубу и увидели, как навстречу "Ладоге" бесшумно приближались мириады белоснежных льдин, ос- лепительно блестевших под яркими лучами полуночного солнца. Вскоре под закругленным стальным форштевнем парохода закрежетали и загремели первые льдины. Поздно ночью (но светло было и солнечно, как в ясный полдень) экскур- санты заметили в отдалении группу островов. В первый раз они увидели ве- личественную и угрюмую панораму архипелага Земли Франца- Иосифа. Впервые они увидели голые, мрачные скалы и горы, покрытые сверкающими ледниками. Ледники были похожи на светлые острогрудые облака, крепко прижатые к су- ровой земле. - Пора на боковую! - сказал Волька, когда все уже вдоволь насладились необычным видом далеких островов. - И делать, собственно говоря, нечего, а спать никак не хочется. Вот что значит не привыкли спать при солнечном свете! - А мне, о благословеннейший, представляется, что спать мешает не солнце, а совсем другое, - смиренно высказал свое мнение Хоттабыч. Но никто не обратил на его слова никакого внимания. Некоторое время после этого разговора ребята еще бесцельно слонялись по судну. На палубах становилось все меньше и меньше народу. Наконец отправились в свои каюты и наши друзья. Вскоре на всей "Ладоге" остались бодрствовать только те из команды, кто был занят на вахте. Тишина и покой воцарились на "Ладоге". Из всех кают доносились мирный храп и сонное посапывание, как будто дело происходило не на пароходе, затерявшемся в двух с половиной тысячах километров от Большой земли, в суровом и коварном Баренцовом море, а где-нибудь под Москвой, в тихом и уютном доме отдыха, во время мертвого часа. Здесь даже были, так же как и в палатах домов отдыха, задернуты шторы на иллюминаторах, чтобы не ме- шал уснуть яркий солнечный свет. XLVIII. РИФ или НЕ РИФ? Впрочем, очень скоро выяснилось, что между "Ладогой" и домом отдыха все же существует весьма ощутимая разница. В самом деле, если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, ког- да их сбросило бы с кровати во время сна. Между тем не успели еще экс- курсанты по-настоящему уснуть, как раздался сильный толчок, и люди посы- пались со своих коек на пол, как спелые плоды. В то же мгновение прекра- тился ровный гул машин. В наступившей тишине послышались хлопанье две- рей, топот ног экскурсантов, выбегавших из кают, чтобы узнать, что слу- чилось. С палубы доносились громкие слова команды. Волька свалился с верхней койки очень удачно. Он тотчас же вскочил на ноги, потирая рукой ушибленные места. Не разобравшись спросонок, в чем дело, он решил, что свалился по собственной неосторожности, и собрался снова залезть к себе наверх, но донесшийся из коридора гомон встревожен- ных голосов убедил Вольку, что причина его падения значительно серьез- нее, чем он предполагал. "Неужели мы наскочили на подводную скалу?" - подумал он, поспешно на- тягивая штаны, и тут же поймал себя на том, что эта мысть не только не испугала его, но даже доставила какое-то странное, жгучее чувство тре- вожного удовлетворения. "Как это здорово! - пронеслось у него в мозгу, пока он лихорадочно зашнуровывал ботинки. - Вот я попал в настоящее приключение! Красота! На тысячи километров кругом ни одного парохода. А у нас, может быть, и ра- диостанция не работает!.." Вмиг перед ним вырисовалась увлекательнейшая картина: корабль терпит бедствие, запасы пресной воды и продовольствия иссякают, но все экскур- санты и команда "Ладоги" держат себя мужественно и спокойно, как и над- лежит советским людям. Но лучше всех ведет себя, конечно он - Волька Костыльков. О, Владимир Костыльков умеет смотреть в глаза опасности! Он всегда весел, он всегда внешне беззаботен, он подбадривает унывающих. А когда от нечеловеческого напряжения и лишений заболевает капитан "Ладо- ги"- Степан Тимофеевич, он, Волька, по праву берет руководство экспеди- цией в свои стальные руки... - Какова причина, нарушившая сон, столь необходимый твоему неокрепше- му организму? - прервал его сладостные мечты позевывавший со сна Хотта- быч. - Сейчас, старик, узнаю... Ты только не беспокойся, - подбодрил Волька Хоттабыча и побежал наверх, На спардеке, у капитанской рубки, толпились человек двадцать полуоде- тых экскурсантов и о чем-то тихо разговаривали. Чтобы поднять их ' наст- роение, Волька сделал веселое, беззаботное лицо и мужественно произнес: - Спокойствие, товарищи, прежде всего спокойствие! Для паники нет ни- каких оснований! - Верно сказано насчет паники. Золотые слова, молодой человек! Вот ты и возвращайся к себе в каюту и спокойно ложись спать, - ответил ему, улыбнувшись, один из экскурсантов. - А мы тут, кстати, как раз и не па- никуем. Все рассмеялись, и только Волька почувствовал себя как-то неловко. Кроме того, на воздухе было достаточно свежо, и он решил сбегать в каю- ту, чтобы накинуть на себя пальтишко. - Прежде всего спокойствие, - сказал он дожидавшемуся его внизу Хот- табычу. - Никаких оснований для паники нет. Не пройдет и двух дней, как за нами придут на каком-нибудь мощном ледоколе и преспокойно снимут нас с мели. Можно было бы, конечно, сняться и самим, но слышишь: - машины не шумят, что-то в них испортилось, а что именно, никто разобрать не может. Конечно, нам придется испытать кое-какие лишения, но будем надеяться, что никто из нас не заболеет и не умрет. Волька с гордостью слушал самого себя. Он и не предполагал, что умеет так легко успокаивать людей. - О горе мне! - неожиданно засуетился старик, бестолково засовывая босые ноги в свои знаменитые туфли. - Если вы погибнете, я этого не пе- реживу. Неужели мы напоролись на мель? Увы мне! Уж лучше бы шумели маши- ны. А я хорош! Вместо того чтобы использовать свое могущество на более важные дела, я... - Хоттабыч, - строго перебил его Волька, - докладывай немедленно, что ты там такое натворил! - Да ничего особенного. Просто, заботясь о твоем спокойном сне, я позволил себе приказать машинам не шуметь. - Ты это серьезно?! - ужаснулся Велька. - Теперь я понимаю, что слу- чилось. Ты приказал машинам не шуметь, а работать без шума они не могут. Поэтому ледокол так внезапно и остановился. Сейчас же отменяй свой при- каз, а то еще, того и гляди, котлы взорвутся! - Слушаю и повинуюсь! - отвечал дрожащим голосом изрядно струхнувший Хоттабыч. В ту же минуту машины вновь зашумели, и "Ладога", как ни в чем не бы- вало, тронулась в путь. А капитан, судовой механик и все остальное насе- ление парохода терялись в догадках, о причине внезапной и необъяснимой остановки машин и столь же загадочного возобновления их работы. Только Хоттабыч и Волька знали, в чем дело. но по вполне понятным со- ображениям никому об этом не рассказали. Даже Жене. ХLIХ. ОБИДА ХОТТАБЫЧА К утру "Ладога" вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвига- лась вперед, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным ревом своей сирены. Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную по- году корабли должны подавать звуковые сигналы - все равно, находятся ли они на самых бойких морских путях или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океана, - чтобы не было столкновений. Сирена "Ладоги" нагоняла на пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно, сыро, в каютах - скучно. Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие - в шашки, третьи читали. По многу раз перепели хором и в одиночном порядке все знакомые песни, плясали под гитару и под баян, рассказывали разные истории. Вдруг снаружи донесся резкий свисток. От неожиданности все вздрогну- ли, а Женя сострил: - Безобразие! Кто-то на ходу вскочил на пароход! Но рассмеяться никто не успел, потому что "Ладога" сильно содрогну- лась, что-то зловеще заскрежетало под дном судна, и оно вторично за эти сутки остановилось. - Опять твои штучки, Хоттабыч? - прошептал Волька. - Что ты, что ты, о прелестнейший! Клянусь тебе, я знаю о причинах столь неожиданной остановки корабля не больше тебя... И точно, на этот раз старик был ни при чем. Заблудившись в тумане, "Ладога" наскочила на банку. Высыпавшие на палубу пассажиры с трудом могли различить в тумане бор- товые поручни. Свесившись над кормой, можно было все-таки заметить, как от бешеной работы винта пенится темно-зеленая неприветливая вода. Прошло полчаса, а все попытки снять "Ладогу" с банки, пустив ее об- ратным ходом, кончились ничем. Тогда капитан судна Степан Тимофеевич приказал сухонькому боцману Панкратьичу свистать всех наверх. - Товарищи, - сказал Степан Тимофеевич, когда все обитатели "Ладоги", кроме занятых на вахте, собрались на спардеке, - объявляется аврал. Для того чтобы сняться с банки без посторонней помощи, у нас остается только одно средство - перебункеровать уголь с носовой части судна на корму. Тогда корма перетянет, и все будет в порядке. Если потрудиться на со- весть, тут работы часов на десять - двенадцать, не более. Боцман ра- зобьет вас сейчас на бригады, быстренько переоденьтесь в одежду, которая похуже, чтобы не жалко было запачкать, - и за работу... Вам, ребята, и вам, Гассан Хоттабыч, можно не беспокоиться. Эта работа не по вашим си- лам: ребятам еще рано, а Гассану Хоттабычу уже поздновато возиться с тя- жестями. - Мне не посилам возиться с тяжестями?! - свирепо отозвался Хоттабыч. - Да знаешь ли ты, что никто из присутствующих здесь не может сравниться со мной в поднимании тяжестей, о высокочтимый Степан Тимофеевич! Услышав эти слова, все невольно заулыбались. - Ну и старичок! Здоров хвастать!.. - Ишь ты, чемпион какой нашелся! - Ничего смешного, человеку обидно. Старость - не радость. - Сейчас вы удостоверитесь! - вскричал Хоттабыч. Он схватил обоих своих юных друзей и стал, ко всеобщему удивлению, жонглировать ими, словно это были не хорошо упитанные тринадцатилетние мальчики, а пластмассовые шарики комнатного бильярда. Раздались такие оглушительные аплодисменты, будто дело происходило не на палубе судна, терпящего бедствие далеко от земли, а где-нибудь на конкурсе силачей. - В отношении старика беру свои слова обратно! - торжественно заявил Степан Тимофеевич, когда рукоплескания наконец утихли. - А теперь за ра- боту, товарищи! Время не терпит! - Хоттабыч, - сказал Волька, отведя старика в сторонку, - это не дело - перетаскивать двенадцать часов подряд уголь из одной ямы в другую. На- до тебе постараться самому стащить пароход с банки. - Это выше моих сил, - печально отвечал старик. - Я уже думал об этом. Можно, конечно, стащить его с камней, но тогда продерется днище корабля, а починить его я не сумею, ибо никогда не видел, как оно выгля- дит. И все мы утонем, как слепые котята в бочке с водой. - Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе всетаки что-нибудь придет в голову. - Постараюсь, о компас моей души, - ответил старик и, немного помол- чав, спросил: - А что, если уничтожить самую мель? - Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! - воскликнул Волька и бросился пожимать старику руку. - Это же замечательно! - Слушаю и повинуюсь, - сказал Хоттабыч. Уже первая авральная бригада спустилась в угольный трюм и стала с грохотом загружать антрацитом большие железные ящики, когда "Ладога" вдруг вздрогнула и быстро завертелась в глубоком водовороте, образовав- шемся на месте провалившейся банки. Еще минута - и пароход разнесло бы в щепки, если бы Волька не догадался приказать Хоттабычу прекратить водо- ворот. Море успокоилось, и "Ладога", повертевшись еще немножко в силу инерции, благополучно продолжала свой путь. И снова никто, кроме Хоттабыча и Вольки, не мог понять, что, собственно, произошло. Опять потянулись увлекательные и один на другой не похожие дни путе- шествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала человеческая нога. Экс- курсанты высаживались и на острова, где их торжественно встречали ружей- ными салютами зимовщики, и на совершенно необитаемые, одинокие скалы. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали со льдины на льдину через мрачные, черные полыньи, охотились на белых мед- ведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привел за хол- ку на "Ладогу". Медведь под влиянием Хоттабыча быстро сделался ручным и ласковым, как теленок, и впоследствии доставил немало веселых минут экс- курсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видели. Его зовут Кузя. L. "СЕЛЯМ АЙЛЕЙКУМ, ОМАРЧИК!" После посещения острова Рудольфа "Ладога" повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от обилия впечатлений, от не заходящего круглые сутки солнца, от частых туманов и почти непрестанного грохота льдин, ударяющихся о форштевень и борта судна. Все меньше и меньше нахо- дилось охотников высаживаться на пустынные острова, и под конец только наши друзья да еще два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить угрюмые, негостеприимные скалистые берега. - Ну что ж, - сказал как-то утром Степан Тимофеевич, - в последний раз высажу вас - и баста. Никакого нет расчета останавливать пароход из-за какихнибудь шести-семи человек. Поэтому Волька сговорился со всеми, отправившимися вместе с ним на берег, по-настоящему проститься с архипелагом и не спешить с возвращени- ем на "Ладогу". Тем более, что Хоттабыча, торопившего обычно с возвраще- нием, с ними в этот раз не было - он остался играть в шахматы со Степа- ном Тимофеевичем... - Волька, - таинственно проговорил Женя, когда они спустя три часа, усталые, вернулись на борт "Ладоги", - айда в каюту! Я тебе покажу кое-что интересное... Ну вот смотри, - продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлек из-под полы своего пальтишка какой-то про- долговатый предмет. - Что ты на это скажешь? Я нашел эту посудину на противоположной стороне, у самого берега. В руках у Жени Волька увидел позеленевший от морской воды небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд. - Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! - возбужденно сказал Волька. - Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и бросила в воду, чтобы узнали о ее бедственном положении. - Я тоже сначала так решил, - ответил Женя, - но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там у нее внутри положено. Это же очень интересно! Правильно я говорю? - Правильно! Конечно, правильно! - горячо согласился Волька. Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскреб с горлышка сосу- да смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказа- лась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то значками. Женя с трудом отвинтил ее. - А теперь, - сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, - пос- мотрим, что там... Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом повалил густой чер- ный дым, заполнивший всю каюту так, что совсем потемнело и нечем стало дышать. Однако спустя несколько секунд дым собрался, сжался и превратил- ся в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскаленные угли. Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол, возопил голосом: - Нет бога, кроме аллаха, а Сулейман пророк его! После этих слов он еще несколько раз молча стукнулся лбом о пол с та- кой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскрикнул: - О пророк аллаха, не убивай меня! - Разрешите справочку, - прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтересованный Волька. - Если не ошибаюсь, речь идет о бывшем царе Соломоне. - Именно о нем, о презренный отрок! О нем, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле! - Это еще большой вопрос, кто из нас презренный, - спокойно возразил Волька. - А что касается вашего Сулеймана, то дни его ни в коем случае продлиться не могут. Это совершенно исключено: он, извините, помер. - Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь! - Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный король умер две тысячи девятьсот девятнадцать лет назад. Об этом даже в Энциклопедии написано. - Кто открыл сосуд? - деловито осведомился старик, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку и не очень огорчившись. - Я, - скромно отозвался Женя. - Я... но не стоит благодарности. - Нет бога, кроме аллаха! - воскликнул незнакомец. - Радуйся, о не- достойный мальчишка! - А чего мне, собственно, радоваться? - удивился Женя. - Это вас спасли от заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться? - А тому, что я убью тебя сию же минуту злейший смертью! - Ну, знаете ли, - возмутился Женя. - это просто свинство! Ведь я вас освободил из этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы еще тысяч лет вы в ней проторчали, в дыму и копоти. - Не утомляй меня своей болтовней! - сердито прикрикнул незнакомец. - Пожелай, какой смертью умрешь и какой казнью будешь казнен. У-у-у-у! - Попрошу без запугивании! И вообще, в чем собственно говоря, дело? - вконец рассердился Женя. - Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов, ослушавшихся Су- леймана ибн Дауда (мир с нами обоими!). И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привел меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нем. - Правильно сделал, - тихо прошептал Женя на ухо Вольке. - Что ты там шепчешь? - подозрительно спросил старик. - Ничего, просто так, - поспешно отвечал Женя. - То-то! - мрачно сказал старик. - А то со мной шутки плохи... Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал приказ джиннам, и они отнесли меня и бросили в море. И я провел там сто лет и сказал в своем сердце. "Вся- кого, кто освободит меня я обогащу навеки". Но прошло сто лет, никто ме- ня не освободил. И прошло еще сто лет, и я сказал: "Всякому, кто освобо- дит, меня, я открою сокровища земли". Но и на этот раз никто не освобо- дил меня. И надо мною прошло еще четыреста лет, и я сказал: "Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания". Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: "Всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой смертью умереть". И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою смертью тебе желательней было бы умереть. - Но ведь это просто нелогично, - убивать своего спасителя! - горячо возразил Женя. - Нелогично и неблагодарно! - Логика здесь совершенно ни при чем! - жестко отрезал джинн. - Выби- рай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе. - Можно задать вопрос? - поднял руку Волька. Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки от страха чуть не подкосились ноги. - Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? - взмолился Женя с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему: - Хорошо, тебе можно. Но, смотри, будь краток. - Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этой медной посудине, - произнес Женя дрожащим голосом, - а между тем она настолько мала, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините, за бес- тактный вопрос, в нем умещались целиком? - Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? - вскричал джинн. - Никогда не поверю, пока не увижу собственными глазами, - твердо от- вечал Женя, - Так смотри же и убеждайся! - заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят. Уже больше половины дыма скрылось в сосуде, и Женя, затаив дыхание, приготовил крышку, чтобы снова запечатать в нем джинна, когда тот, види- мо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ. - Но-но-но! - сказал он, хитро прищурившись и внушительно помахивая крючковатым, давно не мытым пальцем перед лицом Жени, который спешно спрятал крышку в карман. - Но-но-но! Не думаешь ли ты перехитрить меня, о презренный - молокосос?.. Проклятая память! Чуть не забыл: тысячу сто девятнадцать лет назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что находился в кувшине, и превратился в дым и вошел в кувшин, а этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдет! - Да я и не думал вас обманывать, - соврал дрожащим голосом Женя, чувствуя, что теперь-то он уж окончательно пропал. - Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать! - Хорошо, - сказал Женя, подумав, - но обещайте мне, что я умру имен- но той смертью, которую я сейчас выберу. - Клянусь тебе в этом! - торжественно обещал джинн, и глаза его заго- релись дьявольским огнем. - Так вот... - сказал Женя и судорожно глотнул воздух. - Так вот... я хочу умереть от старости. - Вот это здорово! - обрадовался Волька. А джинн, побагровев от злобы, воскликнул: - Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь еще так юн! - Ничего, - мужественно ответил Женя, - я могу подождать. Услышав Женин ответ, Волька радостно засмеялся, а джинн, беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства на арабском языке, стал метаться взад и вперед по каюте, расшвыривая в бессильной злобе все, что ему попадалось по пути. Так продолжалось по крайне мере пять минут, пока он не пришел наконец в какому-то решению. Он захохотал тогда таким страшным смехом, что у ре- бят мороз по коже прошел, остановился перед Женей и злорадно произнес: - Спору нет, ты хитер, и я не могу тебе в этом отказать. Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный... - Омар Юсуф ибн Хоттаб?! - в один голос воскликнули ребята. Но джинн, дрожа от злобы, заорал: - Молчать, или я вас немедленно уничтожу! Да, я - Омар Юсуф ибн Хот- таб, и я хитрее этого мальчишки! Я выполню его просьбу, и он действи- тельно умрет от старости. Но, - он окинул ребят победным взглядом, - но старость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до ста! - Ой! - воскликнул Женя звонким мальчишеским голосом. - Ой! - просто- нал он через несколько секунд басом. - Ой! - прохрипел он еще через нес- колько секунд дребезжащим стариковским голосом. - Ой, умираю! Волька с тоской смотрел, как Женя с непостижимой быстротой превратил- ся сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большой черной бородой; как затем его борода быстро поседела, а сам он стал пожилым человеком, а потом дряхлым, лысым стариком. Еще несколько секунд - и все было бы кон- чено, если бы Омар Юсуф, злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Жени, не выкрикнул при этом: - О, если бы со мной был сейчас мой несчастный брат! Как бы он пора- довался моему торжеству! - Простите! - закричал тогда изо всех сил Волька. - Скажите, только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман? - Откуда ты дознался об этом? - поразился Омар Юсуф. - Не напоминай мне о нем, ибо сердце у меня разрывается на части при одном лишь воспо- минании о несчастном Гассане! Да, у меня был брат, которого так звали, но тем хуже будет тебе, что ты разбередил мою кровоточащую рану! - А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите Женю? - Если бы я увидел моего дорогого Гассана? О, тогда твой приятель ос- тался бы жить до тех пор, пока он не состарится по-настоящему, а это случится еще очень не скоро. Но если ты обманываешь меня... клянусь, тогда оба вы не спасетесь от моего справедливого гнева! - Подождите в таком случае одну, только одну минуточку! - воскликнул Волька. Через несколько секунд он влетел в кают-компанию, где Хоттабыч безза- ветно сражался в шахматы со Степаном Тимофеевичем. - Хоттабыч, миленький, - взволнованно залепетал Волька, - беги скорее со мной в каюту, там ждет тебя очень большая радость... - Для меня нет большей радости, чем сделать мат сладчайшему моему другу Степану Тимофеевичу, - степенно ответил Хоттабыч, задумчиво изучая положение на доске. - Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на минуту! Я тебя очень и очень прошу немедленно пойти со мной вниз! - Хорошо, - отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьей. - Шах! Иди, о Волька! Я приду, как только выиграю, а это, по моим расчетам, произойдет не позже как через три хода. - Это мы еще посмотрим! - бодро возразил Степан Тимофеевич. - Это еще бабушка надвое сказала. Вот я сейчас немножко подумаю и... - Думай, думай, Степан Тимофеевич! - ухмыльнулся старик. - Все равно ничего не придумаешь. Почему не подождать? Пожалуйста. - Некогда ждать! - воскликнул с отчаянием Волька и смахнул фигуры с доски. - Если ты сейчас со мной не спустишься бегом вниз, то и я и Женя погибнем мучительной смертью! Бежим! - Ты себе слишком много позволяешь! - недовольно пробурчал Хоттабыч, но побежал за Волькой вниз. - Значит "ничья"! - крикнул им вслед Степан Тимофеевич, очень до- вольный, что так счастливо выскочил из совершенно безнадежной партии. - Ну нет, какая там "ничья"! - возразил Хоттабыч, порываясь вернуться назад. Но Волька сердито воскликнул: - Конечно, "ничья", типичная "ничья"! - и изо всех сил втолкнул ста- рика в каюту, где Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение свою уг- розу. - Что это за старик? - осведомился Хоттабыч, увидев лежащего на кой- ке, жалобно стонущего старика, бывшего еще несколько минут назад тринад- цатилетним мальчиком Женей. - И это что за старик? - продолжал он, заме- тив Омара Юсуфа, но тут же побледнел, не веря своему счастью сделал нес- колько неуверенных шагов вперед и тихо прошептал: - Селям алейкум, Омар- чик! - Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? - вскричал, в свою оче- редь, Омар Юсуф. И оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для лю- дей со стороны это даже показалось бы попросту невероятным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет. В первые секунды Волька был так растроган этой необыкновенной встре- чей двух братьев среди льдов Арктики и настолько доволен за Хоттабыча, что совсем забыл про несчастного Женю. Но еле слышный хрип, донесшийся с койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер. - Стойте! - закричал он и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба. - Тут человек погибает, а они... - Ой, помираю! - как бы в подтверждение Волькиных слов прохрипел дряхлый старец Женя. Хоттабыч с удивлением осведомился: - Кто этот убеленный сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Жени?