заперся в доме, они пошли следом за стрельцами к отделению. Видимо, хотели попробовать счастья еще раз... - Так ты все считаешь, что им наш Митька нужен? - По рабочей версии - да. Вот он завтра проснется, я первым делом спрошу, не слыхал ли он о других покупателях черной ткани. Почти уверен, что он вспомнит тихого немецкого пастора. Но только вспомнит сам, без нашего давления, как нечто настолько несущественное, о чем в донесении и упоминать не стоило. - Совсем ты запутал меня, старую... Да разве ж охранники посольские пастору подчиняются? У них, чай, свое начальство есть. Попробовал бы наш поп Кондрат командовать, да вон хоть тем же Еремеевым. Где сел бы, там и слез! - Вообще-то - да... Мне это тоже не дает покоя. Но других гипотез пока нет. Может быть, они ему служили как духовному отцу? А может, он их загипнотизировал как-то? - Чушь мелешь, участковый! - досадливо отмахнулась Яга. - Уж в этом-то я б их сразу раскусила... Нет, они по иным причинам и после смерти его воле послушны. Иное колдовство здесь кроется, сильное да страшное... - Ладно вам перед сном кошмары нагнетать, - зевая, попросил я. - Давайте-ка спать пойдем. По комнаткам, на бочок, и баиньки. День завтра тяжелый... - А когда он у тебя в последний раз легкий был, Никитушка? - улыбнулась бабка. - Иди, иди, соколик, а насчет снов не беспокойся, уж я о том озабочусь... Митька выздоровел! Это было первой новостью, порадовавшей меня в то утро. Или нет, вернее, второй, первой было отсутствие петуха. Меня разбудил заботливый стрелец, присланный Еремеевым, а не эта скандальная птица. До определенного момента я не мог поверить в свалившееся на голову счастье... Неужели петух повесился?! На деле все оказалось гораздо прозаичнее, я так умотался за день, что утром просто проспал петушиный крик. Значит, по-настоящему радостным остается все-таки одно событие - выздоровление нашего младшего сотрудника. Причина, по которой Баба Яга скрепя сердце позволила меня разбудить, - срочный вызов к царю! Горох в очередной раз "страшно гневался на неуважительного участкового". В большинстве случаев это делалось в уступку некоторым влиятельным боярам, до сих пор не простившим мне "посягательства" па их древние права. Просто в деле о шамаханском заговоре оказался изрядно замешан один очень родовитый гражданин, столбовой боярин Мышкин, и мне, естественно, пришлось его допрашивать, держать в порубе... Словом, обращаться без церемоний, как с обычным подозреваемым. Для прочих это было началом конца света! Горох хотя и всемерно меня поддерживал, но иногда "кидал кость" боярской думе, устраивая шумные разносы всему управлению в моем лице. Что делать, политика везде одинакова... - Никитушка, к царю-то пойдешь, меня не забудь, - застенчиво напомнила бабка, пододвигая ко мне миску с варениками. Я только кивал, болтать с набитым ртом трудновато, а готовила Яга отменно. - У меня, слышь, тоже своя версия имеется. Да ты кушай, кушай, родной, не отвлекайся... Митю мы опосля чая вызовем, да и расспросим с предосторожностями. Сейчас он во дворе молодым стрельцам о своих подвигах бахвалится. Врет, будто бы с ним даже двое упырей справиться не смогли... О чем это я? А, насчет версии... Вот я что удумала, надо тебе к лесному дедушке сходить, посоветоваться. Я-то сама уж не один годок в городе живу, нюх притупился, силы уже не те, а леший, он с землей-матушкой навечно корнями связан... Если в нашем деле какое чужедейное волшебство есть, он тебе на него сразу же укажет! А мне сдается - есть оно. Шамаханцы-то что! Тьфу - и нет их Орды! Они же язычники поганые, без Кощеева зелья ничего из себя не представляют... А тут мы дело имеем с врагом серьезным. Сдается мне, за пастором этим такие силы стоят, что и Кощей с ними за ручку поздороваться не погнушается. Вот от царя вернемся - я тебя в лес свожу... - М... н... в лес!.. - отрицательно замотал головой объевшийся я. - Давайте лучше вас туда командируем, у меня от общения с русалками еще мурашки по коже бегают. А леший, я так полагаю, еще более крупный авторитет? Нет уж, мы как-нибудь по старинке, методом дедукции... - Да ты не волнуйся, милый, я те все, что надо, обстоятельно расскажу. Если вечером поедешь, то к утру уже назад обернешься. - А вы-то почему не хотите сходить? - Нельзя мне... - снова засмущалась бабка, да так, что щеки у нее стали красными. - Дело тут такое... слишком уж личное. Сватался он ко мне неоднократно. Я все отказывала, молодой была, глупой... Долго мы с ним не виделись, и теперь уж что старое ворошить? Только опасение имею, приду в лес - ну, как он вновь приставать начнет? - Да... но... - при мысли о том, кем надо быть, чтобы плениться "прелестями" Бабы Яги, - мне едва не стало дурно. - Так... ведь он, наверно, старый уже? - Старый, - подтвердила Яга. - Я-то еще в девчонках бегала, а он уже не молод был. Теперь-то, видать, совсем стар, но рисковать не буду. Знаю я вас, мужиков, седина в голову - бес в ребро! В конце концов она меня уговорила, пообещав с текущими делами отделения управляться самолично. Да и за ночь что особенного может произойти? Если бы днем - дело другое, а ночью... Бандиты тоже люди, им тоже спать надо. К царю мы пошли все трое плюс еще четверо стрельцов в качестве охраны. День как день... Народ занимался своими делами, никто не паниковал, об упырях горожане не знали, и я почувствовал некоторую зависть к этим безмятежным людям. Если верить Яге, то в Лукошкине свило гнездо какое-то страшное колдовство, и хотя его цели пока не ясны, но намерения наверняка преступны. Что можно такого взять с города? Зачем кому-то устраивать здесь тайную резиденцию чужеродных темных сил? Во-первых, нам и своих хватает. Во-вторых, я не уверен, что местный "криминал" потерпит конкуренцию. И все ради чего?! Обложить Лукошкино данью? Требовать от жителей человеческих жертв? Поменять власть? Установить свой порядок и свою религию? Чушь какая-то... Это от нехватки настоящей рабочей информации всякая дрянь лезет в голову. И все-таки где-то в глубине подсознания билась мысль о том, что здесь есть рациональное зерно, надо только его разглядеть. Все непременно встанет на свои места, как только мне станет понятной причина кражи черной ткани... Цвет! Черный цвет... Видимо, все дело в нем. Дальше мои умозаключения натыкались на железобетонную стену отсутствия фактов. Гадать можно долго, но следствие держится только на голых фактах. Увы, именно их категорически не хватает... У царского терема нас встречала представительная делегация бояр, немецкий посол и двое его приближенных, включая пастора Швабса. Теперь, когда он был у нас под подозрением, я постарался рассмотреть его попристальнее. Увы, в этом человеке не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Среднего роста, среднего телосложения, неопределенного возраста (где-то после тридцати, но до семидесяти), блеклые глаза на тусклом и настолько обыкновенном лице, что память отказывалась его фиксировать. Ни одной особой приметы! Когда-то я читал, что люди именно с такой внешностью становились кадровыми разведчиками и профессиональными шпионами. Он не был похож ни на кого, но при этом на всех одновременно... Филимон шумно пригласил всех в зал боярской думы. Пока поднялись, пока расселись, пока объявили о приходе царя... Горох прошествовал через весь зал, как флагман на белых парусах, с ходу бухнулся на подушки трона и оборвал начавшего дежурное перечисление титулов дьяка: - Цыц! Дел невпроворот, на охоту собираюсь, время на праздную болтовню тратить не соизволяю. Значит, так, посол немецкий в третий раз жалобу пишет на участкового нашего, воеводу сыскного Ивашова Никитку. - Наказать милиционера! В кандалы его! Дожили, иностранцы в нос тычут, попрекают... - дружным хором отозвались боярские ряды. Горох недобро сощурился и продолжил: - Однако ж, первую и вторую жалобщину посол при мне разорвал с извинениями серьезными. - Так и мы о том, наградить бы молодца! - с тем же пылом поддержала дума. - Службу справно несет, своих не забижает, иностранцы, и те, опомнившись, поклон ему бьют. Опять же для престижу российского зело полезно! - Вот только третью жалобу он сам мне в руки утречком и вручил. По его словам выходит, что украл у него сыскной воевода ночью два трупа из костела, да и надругался над прахом. На куски посек, в огне спалил, а пепел по ветру развеял. - Казнить участкового!!! Христопродавец! Совсем страх Божий потерял! - через секундное замешательство раздалось со всех сторон. - Нешто мы язычники какие, чтоб к покойным уважения не иметь? Казни, государь, отступника! Царь вскинул бровь, и в зале мгновенно повисла тишина. - Ну что, посол немецкий, тебе слово. Говори все как есть, что на душе накипело... Уж мы выслушаем и без промедления будем суд вершить, скорый, но справедливый. - Государь, - немец с достоинством шагнул вперед и поклонился так, что "уши" завитого парика коснулись напольного ковра, - и вы, благородные господа бояре, я прошу у всех вас прощения за то, что оторвал от важных государственных дел. Только что, во дворе, мы переговорили с Никитой Ивановичем, я получил исчерпывающие ответы и ни одной претензии в адрес лукошкинской милиции не выдвигаю. Надеюсь, что и младший лейтенант Ивашов извинит мне некоторую горячность ложных выводов. Благодарю за внимание... На этот раз тупое молчание висело гораздо дольше. - Че делать-то? - жалобно раздался наконец чей-то одинокий голос. - Опять награждать, что ли? - А может, в кандалы? На всякий случай... А, государь? - участливо поддержал второй. Царь демонстративно молчал. Бояре осторожно начали обсуждение, мало-помалу увлеклись и вскоре кое-где уже переходили на "ты", хватали друг друга за бороды, грозно размахивая резными посохами. Что ни говори, а времена не так резко меняются... Душа, например, как была, так и осталась прежней. Мы втроем неспешно считали мух... Митька ковырял лаптем узор на ковре, Яга что-то пересчитывала па ладони (вроде камушки, а вроде и чьи-то зубы), я отрешенно пялился на двух стилизованных русалок, вырезанных на подлокотниках трона. Волосы одной казались зеленоватыми, кудри другой отливали глубокой синевой... - Быть по сему! - неожиданно громко рявкнул Горох, перекрывая общий бардак. Бояре, ворча, расселись по местам. - Иди сюда, сыскной воевода... За службу верную, по поддержанию имени российского перед державами иноземными, жалую тебе мою царскую благодарность да кошель с червонцами сверху. - Спасибо, большое спасибо. - Я взял золото. - Стой, куда пошел? Я ж еще не закончил, - удивился царь. - А за халатность и попустительство да над гостями чужедальними насмехательства глупые велю тебя наказать десятью плетьми прямо посередь двора. Или ты деньгами откупишься? Я посмотрел на него задумчиво и вернул кошелек. В зале раздалось довольное урчание. Бояре выглядели, словно коты, объевшиеся сметаны. Горох исхитрился угодить всем, даже послу: - А ты, друг Кнут Гамсунович, больше нас пустыми жалобами не тревожь. Ишь, взял манеру шутки шутить... Утром пишешь - вечером рвешь. На третий-то раз уже не смешно, ей-богу. Когда царь объявил очередное заседание закрытым и все начали расходиться, Горох незаметно сделал мне знак, щелкнув пальцами. Я шепнул Бабе Яге, что задержусь, чтоб ждали с Митькой во дворе. Она понятливо кивнула и, цапнув парня под локоток, ушла со всеми. Охрана царской особы также удалилась, став караулом у дверей. - Ты что же такое творишь?! - обрушился на меня Горох, едва мы остались одни. - Голова твоя еловая, милицейская, ты хоть что-нибудь в международной обстановке понимаешь? Ты на фига мне отношения с немцами обостряешь до крайности? - Но... - Молчать! Не перечь государю, ибо в гневе я за себя не отвечаю! Три дня - три жалобы, это как? Ты что ж, генерал, решил, что ежели я на посла при тебе всех собак спустил, то так во веки веков будет? - Не совсем, но вы... - Не возражать! - окончательно взвинтился царь. - Я те повозражаю! - Он спрыгнул с трона и с размаху ткнул мне кулаком в лицо, целя в нос. Горох, конечно, драчун не из последних, но и нас в школе милиции не только дорожным правилам учили. Я профессионально заломил ему руку за спину, не особо задумываясь о последствиях, Горох крякнул от боли: - Пусти, злодей... - Драться не будете? - Ладно... Прощу тебя на сегодня. Да пусти же, кому говорят! После чего мы сели рядком, и я обстоятельно рассказал государю весь парад последних событий. Он ахал, вскрикивал, перебивал, уточнял детали, а в самом конце и вовсе завопил в голос: - Где посол?! Да я ему сейчас все рога поотшибаю, козлу недоверчивому! - Не надо! - Я успел оттащить его величество от двери. - Это уж точно лишнее... Не волнуйтесь, мы накроем всю банду, но раньше времени хватать всех подозреваемых - глупо. - Так и по хвостам бить - проку мало! - опомнился царь, вновь напуская на себя вид бывалого милицейского полковника. - Значит, так, твои действия, участковый... Во-первых, обо всем тотчас докладывать мне! Во-вторых, сам в змеиное гнездо не лезь, где я другого такого опера найду? В-третьих, будешь ихнего пахана вязать - меня позови, я с тобой инкогнито, в стрелецком платье сам на задержание пойду. - Вам должность не позволяет, - засомневался я, - да и бояре наверняка такой хай поднимут... Не царское это дело. - Царское! Очень даже царское! - надулся государь. - Ты думаешь, если я на троне сижу, так мне в жизни больше ничего не интересно? Я, чай, не бревно в короне, а человек действенный, мыслящий. А ты со мной все споришь, как с деспотом каким... Вот женю тебя, дурака, будешь знать! - Не надо, - поспешно капитулировал я. - Лучше уж я вас с собой на облаву возьму. - Ну, то-то... А насчет лесного дедушки, так послушайся моего совета - сказки это все, ничего ты так не узнаешь. - Хм... я раньше думал, что и русалки - сказки, и Кощей - ненастоящий, и упыри - плод воображения. А вдруг он все-таки есть? Яга-то в этом уверена. - Так я и не говорю, что нет его, - пустился в объяснения царь Горох. - Как же лесу и без лешего стоять? Я имел в виду, что информацию свою ты там не добудешь. Потому как представить тебе нечего, улики ни одной нет. Леший, может, и впрямь в любой вещице колдовскую силу угадает, но только ведь нет у нас на руках ничего. Всякий мусор после взрыва? Или зуб выбитый? Так он же человеком утерян был, а не упырем, нечистью охранники уже после смерти стали... Да и тела ты самолично сжечь повелел. С чем пред светлые лешевы очи предстанешь? Тут он меня подцепил... Все, что было в деле, - это неуверенные подозрения в причастности немецкого пастора к грабежу и убийству. Доказательств - ни одного! Все улики косвенные, свидетелей вообще нет... Да любой начинающий адвокат при таком раскладе отмажет самого отпетого преступника в пять минут! - То-то и оно, что крыть тебе нечем, - глубокомысленно заключил Горох. - Тяжела служба милицейская, все понимаю, а помочь не могу. Хочешь, кошелек верну? Только по-тихому, пока никто не видит... - Да ладно... не надо. Бояре правы, никакой награды я пока не выслужил. - Это правильно. - Государь сунул было руку за пазуху, как бы в поисках кошелька и, удовлетворенно нащупав его, оставил на том же месте. - Чем до вечера заниматься-то будешь? - В немецкую слободу пойду, хочу там попристальней оглядеться. - Дело говоришь. А я, пожалуй, уж ни на какую охоту не поеду. Медведей да зайцев в зиму бьют, глухарей да уток - по осени, а за мелким сором мне соколов гонять неохота. - Тогда честь имею. - Я развернулся на выход. - Эй, погоди! - задержал меня царь. - Ну-ка... покажи еще разок, как это ты так лихо руку крутить навострился... После третьей попытки Горох уяснил механизм приема и, наскоро попрощавшись со мной, убежал тренироваться на стрельцах. Я отправился восвояси... Во дворе ожидала моя команда. С той же стрелецкой охраной мы направились в сторону немецкой слободы. Митька, как ни в чем не бывало, вертелся вокруг нас с Ягой, донимая меня вопросами: - А что царь-то сказал? - Ничего особенного, уточнил отдельные моменты по ходу следствия. - И все? Эхма... я-то думал, что он вам кошелек с червонцами обратно вернет. - Нет, я отказался. - Чего?! - едва не взвыл Митька, выпучив глаза. - Отказался, отказался, - спокойно подтвердил я, - материальное поощрение мы пока еще не заработали, но... - А что "но"? - с надеждой протянул герой. - Но у меня осталась устная царская благодарность! Митька решил, что я над ним издеваюсь, изобразил глубокую обиду и было ускорил шаг, но Баба Яга задержала его за рукав и елейным голоском начала тонкий психологический допрос: - А что, Митенька, как нонешние купцы с покупателями себя ведут, не грубят ли? - Грубят! - мгновенно "включился" в игру наш младший сотрудник. - Еще как грубят, и обзываются неприлично, и обвешивают безбожно. А с капустой квашеной вообще что удумали?! Сверху в бочонок сухую да кислую валят, а сочную да ядреную внизу держат! Тетка Матрена эта не иначе как враг идейный, потому что с капустой такое творит - не дай бог... - Ох, ох, и не говори, милый, - участливо подпела бабка. - А я-то, старая, хотела ткани бархатной на кацавейку прикупить, да боюсь одна идти - еще недомерят... - Недомерят! - категорично подтвердил Митька. - Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый... Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать! - Ай-ай-ай... Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются? - Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был... Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синию да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь - а и нет никого. Один купец за прилавком озирается... Увидел меня - креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен? - Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! - от души пообещала Яга. - Вот ведь времена, прибудешь в лавку - ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков? На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить. - Нет, не могу сказать, бабуля... Обычный такой. Как все. Только вот... не наш он. Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж - многое становилось понятым. В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами. - Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели. - Странно... Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере... - Ну, вообще-то, - замялся стрелец, - батюшка наш порой... себе позволяет. Редко, конечно, по большим церковным праздникам. Как он говорит: "Питие - не грех, в меру, в потребное время, во славу Божию!" - Это уже интересней, - воодушевился я, цитата мне понравилась, - и что же учудил наш преподобный, находясь в состоянии алкогольного опьянения? Богомаза приезжего начал доской иконной по башке бить. Два дьякона вмешались было, а как увидели, чего этот иконописец там намалевал, так и сами рукава позасучивали... Он кое-как вырвался, да в бега! Отец Кондратий с дьяками - за ним, кадилами над головой крутят, матерят его всячески, мы, когда увидали, еле отбить успели... - Где задержанные? - А... это... можно разве? Духовных-то особ в отделение особо не потащишь, проклянут еще... - Перед законом все равны, - наставительно отметил я. - Пока еще церковь никто не отделял от государства, это будет сделано гораздо позднее, в двадцатом веке. Ладно, а пострадавший куда делся? - А вот его мы в поруб запихали, - облегченно вздохнул стрелец. - Ему там сейчас самое безопасное место, еды мы оставили, пущай переночует парень, а? - Ну... вообще-то это у нас камера предварительного заключения, а не гостиница. Но, с другой стороны, темнеет уже, гнать человека на ночь глядя - тоже не дело. Ладно, утром сам с ним поговорю. Я прошел в терем, Яга уже вовсю хлопотала у печи, а Митька скромненько сел в сенях. Видимо, не хотел слишком уж часто мозолить нам глаза - вдруг я вспомню, что собирался его уволить? От плотного ужина я принципиально отказался, больно надо с набитым желудком в седле трястись... Яга поворчала для порядка, но уступила и, усевшись напротив, начала неторопливый инструктаж: - К лешему пойдешь пешим, он коней не жалует. Оружия с собой тоже никакого не бери, смыслу нет - саблей его не изрубить, пулей не застрелить, а пушку ты, что ж, на своем гробу потащишь? Неча хозяина зря гневить, так иди... В провожатые тебе клубочек дам, куда он покатится, туда и ты ступай. От меня привет передавай, да особо не расписывай - решит еще, что я ему намеки делаю. Мне ж потом хоть в лес не заходи, любая кикимора пальцем тыкать будет... - Бабуль, не отвлекайтесь, что я ему сказать должен? - Вот обо всем, что у нас тут творится-то, и скажи! Пущай он по своим каналам проследит, а нет ли тут умыслу злодейского, инородного? - У нас улики ни одной! - вовремя вспомнил я. - Предъявить ему для экспертизы абсолютно нечего. - Он же леший, а не дьяк судейский! - укоризненно качнула носом Яга. - Это вон Гороху да боярам будешь улики в нос совать, а в лесу они без надобности. Он тебе и так, на слово, поверит. Давай-ка, собирайся, Никитушка, время не ждет! Собираться мне особенно нечего, взял планшетку с материалами по делу, надел фуражку перед зеркалом, сунул яблоко в карман на дорогу, вот и все сборы. Бабка достала из корзинки с вязаньем самый обыкновенный клубок серых шерстяных ниток, еще раз пообещав присматривать за городом в мое отсутствие. - Клубочек-то раньше времени на землю не бросай. Выйдешь за ворота, иди направо, к сосновому бору, как до кладбища дойдешь, обогни его по тропиночке, а уж там напрямую в лес-то и иди. Как три сосны высокие в три обхвата толщиной увидишь - так клубок бросай, а сам за ниточку держи, он тебя выведет. Уже во дворе мы еще немного поспорили с Еремеевым, который мою ночную прогулку прямо обозвал дурацкой затеей. Но в конце концов смирился, настояв в свою очередь на том, что до леса меня проводят шестеро его парней. Пришлось согласиться... Да я и спорил больше для вида, ближе к ночи меня мимо кладбища пройти - под пулеметом не заставишь! Было дело, нагулялся... По дороге мы коротали время неспешной беседой. Степенные стрельцы, знающие, почем фунт лиха, больше помалкивали, сурово улыбаясь в усы, а вот молодой парнишка, лет семнадцати, все лез с вопросами. Видно, его впервые взяли на задание, и он радовался как ребенок, постоянно дергая меня за рукав с каким-то очередным "интересом". - А вот интересуюсь я, служба-то она, милицейская, насколь премудра? Как вот можно выучиться, чтоб воров ловить? - Это непросто, - важно отвечал я. - По большому счету, проблема даже не в поимке вора, а в умении доказать его вину. - Как так? Да ежели я, например, на ярмарке какого ни есть жулика за руку поймал да в собственном кармане - рази ж еще чего-то и доказывать надо? - Ну, положим, такие случаи чрезвычайно редки. Вор-карманник работает на уровне фокусника с музыкальными пальцами. Причем обычно в паре, украденный кошелек тут же передается товарищу, и тот спешит скрыться. - Но ить первого вора-то я держу! - не сдавался паренек. - Держишь, а что толку? Ну, приведешь к нам в отделение, обыщут его - кошелька нет, он Христом Богом клянется, что в глаза его не видел, а в карман твой попал по чистейшей случайности - прижали в толпе - и все тут... За что судить? Так что основная задача милиции - пресекать саму попытку воровства, проводить работу с населением, ну и ловить, конечно, но так, чтобы уж наверняка! - А вот я еще, дяденька Никита Иванович, интерес имею... - Думай, что говоришь! - С добродушной суровостью старший товарищ отвесил молодцу подзатыльник. - Какой он тебе дядя? Он - сыскной воевода, или гражданин участковый. Хватит языком-то молоть, пришли вроде... Мы действительно незаметно дотопали до лесной опушки. Стрельцы отсалютовали мне бердышами, сняв шапки, отдали земной поклон и перекрестили на прощание: - Отчаянная ты голова, сыскной воевода... Храни тебя Господь, участковый! А меня в милицию возьмете? По-моему, за последний выкрик паренек схлопотал еще одну дружескую затрещину. Было уже почти темно, однако три сосны я нашел довольно быстро. Во-первых, луна светила вовсю, во-вторых, три огромных дерева, растущих как бы из одного корня, спутать с другими было просто невозможно. Толщиной, высотой и массивностью они выделялись на общем фоне, как великаны среди лилипутов. Достав из кармана бабкин клубок, я крепко намотал толстую нитку па палец и бросил клубок наземь. Он покатился. Это меня уже не удивляло, привыкаешь ко всякому... Баба Яга сказала, что покатится, вот он и катится, а я бегу за ним в сырую чащу леса по непонятной тропинке, то и дело перешагивая пеньки и пригибаясь под ветки. Немного похоже на погоню за преступником с помощью служебно-розыскной собаки. Клубок несся резвой рысью, подпрыгивая на кочках, то замирая, словно бы принюхиваясь к следу, то натягивая "поводок", будто обнаружив наконец искомого злодея. - Вперед, Джульбарс! - неожиданно для самого себя выкрикнул я. Тьма сгущалась, в лесу мелькали неясные огоньки, слышались странные шорохи и пугающие крики ночных птиц. Наверно, поэтому очень хотелось, чтобы рядом было хоть одно живое существо, близкое и родное человеку. - Ищи след! Ищи... Ну, давай же, лохматый, мы должны его взять. Если только найдем, обещаю тебе первую медаль на международной собачьей выставке! Словно понимая, о чем идет речь, клубок, едва не повизгивая, возбужденно тянул меня вперед. Выскочив на широкую, залитую лунным светом поляну, он сделал охотничью стойку, неподвижно замерев посередине. Я внимательно огляделся - вроде бы никого... - Ишь ты, резвый какой, - добродушно произнес хрипловатый голос за моей спиной. Я неторопливо, с достоинством, обернулся. Никого! - Че уставился-то? - Тот же голос раздался слева. Резко повернув голову, я успел заметить еле уловимое движение еловых лап, но никакого постороннего лица не было. - Пришел и вертится чего-то... - подковырнули уже справа. Голос был, но говорящий оставался вне поля зрения. Морочит, догадался я, читал же в детстве, как леший заставлял охотников блуждать кругами, аукает, зовет, а в результате бросает где-нибудь в болоте с комарами. Нет уж, здесь такой номер не пройдет. - Гражданин леший! Попрошу прекратить неуместные шутки и предъявить документы! Секунда гробового молчания... А потом лес разразился хохотом. Смеялось все - деревья, травы, пни, невидимые мне птицы и звери, мелкая мошкара, звезды на верхушках сосен и даже палая хвоя под ногами... Все смеялось, хрюкало, хихикало, фыркало, хохотало, визжало, ухало, ахало - общее веселье было столь заразительным, что я и сам заулыбался. - Наш человек! - отдышавшись, шумно провозгласил тот же голос, и на поляну шагнул старый дед. На вид я бы дал ему лет семьдесят, но если Яга помнила его, еще будучи девочкой... Волосы длинные, на прямой пробор, схваченные ремешком, борода седая аж до пояса, одет в рубаху полотняную до колен, штанишки какие-то, ноги босые, пальцы корявые, как еловые сучки, и глаза непонятного цвета. Ростом старик был почти с меня, но вдвое шире в плечах, а легкость шага имел просто поразительную для такого возраста. Он обошел меня кругом, налюбовался со всех сторон, присел напротив на пенек и довольно безапелляционно потребовал: - Подарок давай! Наверно, у меня как-то изменилось лицо, потому что дедок сурово сдвинул брови и разочарованно пробурчал: - Ну вот... он еще и без подарка приперся! - Кх-м... меня к вам... послали, так сказать... - откашлявшись, начал я. - Послали, говоришь?! И правильно сделали! Я вот тебя тоже пошлю... раз ты без подарочка... - Подождите... вот! У меня яблоко есть... Пожалуйста! - Чего?! Тьфу! Это что ж, теперь каждый Иван-царевич будет мне в нос дрянь недозрелую совать? - заворчал старик, но яблоко все-таки взял, в два приема сгрыз и снова сплюнул - кислятина! - Другого сорта нет... - Я развел руками, леший не производил благоприятного впечатления. Больше всего он был похож на престарелого хиппи, капризного, художественно замурзанного, с претензией на значимость и глубокую философию. - Все равно кислятина! Но уж ладно, по подарку и отношение будет... Говори, Иван-царевич, что тебе в моем лесу надобно? - Ну... начнем с того, что я не Иван-царевич. - Тогда Иван-дурак! - убежденно заключил леший. Я мысленно досчитал до десяти и постарался объяснить как можно спокойнее: - Я из милиции. Начальник Лукошкинского отделения охраны правопорядка, младший лейтенант Ивашов Никита Иванович. - Ах, вон ты что за птица... Да чтоб ты знал, я с вашей судейской братией отродясь дела не имел и не буду! Понаехали законнички на нашу голову... - Я расследую дело о краже и убийстве... - А я говорю - вон отсюда, вертухай! - Поверьте, мне бы искренне не хотелось напоминать вам, пожилому, уважаемому человеку об ответственности за отказ сотрудничать с органами милиции. Всякий порядочный гражданин должен стоять на страже законов общества и... - Ты откуль такой настырный взялся? - неожиданно заинтересовался дед, перебивая меня. - От Бабы Яги! - Я решил пойти с козырей. - От кого?! - От нес, - подтвердил я. - Она моя домохозяйка, сдает мне комнату на втором этаже. Заодно и помогает в особо сложных расследованиях. О шамаханском заговоре слышали? Ну вот, а дело было шумное... Можно сказать - преступление века! Без ее знаний и советов мы бы ни за что не раскрыли опаснейшую банду, перевоплощающуюся в высоких должностных лиц и планировавшую полный захват Лукошкина! - Да... врешь небось? - сощурился леший. - Слово работника милиции! - Ну, ежели не врешь... Тогда садись, Никита Иванович, так уж и быть, из-за старой дружбы выслушаю тебя. Раз сама Яга прислала... Эй! - вдруг опомнился старик, - а ты ей, случаем, не полюбовник?! - Да вы в своем уме?! - даже не сразу нашелся с ответом я. Дед вперил в меня пристальный взгляд, прикинул и согласился: - Нет, конечно... куда тебе, теленку мокроносому? Яга-то сейчас небось баба в самом соку, молокососами интересоваться не станет. Эх, а чего ж она сама сюда не пришла? Мы бы с ней... гораздо быстрей договорились. - Поэтому и не пришла, - сухо ответил я. - Вы уж извините за прямоту, но время позднее, а мне еще домой добираться. Баба Яга просила рассказать вам о некоторых особенностях одного темного дела, над которым мы в данный момент и бьемся. - А уж какова она молоденькая была... - совершенно не слушая меня, пустился в воспоминания дедок. - По тропиночке шла - что пава! И спереди, и сзади - глаз не налюбуется, а руки так и тянутся, шаловливые... - Гражданин леший! Не знаю, как вас по имени-отчеству, но дело серьезное... Вы же обещали меня выслушать! - Ну, ты упрямый какой... Ладно уж, давай говори, что у тебя там, только быстро - у меня гость сегодня, водяной подойти должен в картишки перекинуться... О, да вот и он! Из-за сосен, пришлепывая, вышла бесформенная фигура. Если бы меня не предупредили, что это и есть водяной, - я бы счел его просто огромным комом мокрых водорослей. Одутловатое лицо, явно зеленого цвета, большие печальные глаза и лягушачий рот до ушей. Он отвесил поясной поклон лесному хозяину и вопросительно глянул на меня: - Так вот ты какой, участковый инспектор из Лукошкина... Знаем, знаем, мне девчата про тебя все рассказали. - Уна и Дина? - догадался я. - Они самые. Что, сосед, он и у тебя время отнимает? - Да вот, - пожал плечами леший, - принесла нелегкая, говорит - Яга послала. - И к нам, на речку Смородину, тоже она удружила... - грустно поддержал водяной. - Такая свойская бабка была, а теперь вот, как в милицию устроилась, так и шлет кого ни попадя... - Точно, точно... Ну, давай, участковый, не томи! Уж коли я обещался, так выслушаю. - Правильно, - кивнул водяной. - Мы - люди порядочные, мне отойти или не секрет? - Не секрет, - решил я. - Буду предельно краток, дело выглядит так... Опуская детали и диалоги, мне удалось уложиться минут в десять. Оба слушали не перебивая. Когда я закончил, леший многозначительно перемигнулся с водяным и повернулся ко мне: - Очень занятная история. Спасибо тебе, Никита Иванович, потешил душу. Ну, прощай... Берись за клубок, он тебя аккурат к городу выведет. - Как это? И... это все? А... - А я ж говорил - законникам не помогаю! - обрезал хипповый дед, доставая из-за пазухи засаленные карты. Водяной быстренько расставил вокруг гнилушки, и широкий пень мгновенно преобразился в карточный стол. - Иди, иди своей дорогой, добрый человек. Не видишь разве, мы заняты... Во мне поднялась волна здорового раздражения этими нахальными пенсионерами. Ведь оба явно что-то знали, подозревали или поняли из моего рассказа, но намеренно и демонстративно отказывались помочь. Если бы не бабкина просьба - ей-богу, я бы развернулся и ушел! Но Яга так надеялась на то, что леший что-нибудь подскажет... Собрав в кулак всю силу воли и затолкав куда поглубже собственную гордость, я вновь повернулся к старичкам и глянул на расклад. - Во что играем? - Уф... ты еще здесь? Иди домой, милиция, азартные игры запрещены только монахам да детям малым, - отмахнулся леший. - Значит, в "дурачка", - снисходительно хмыкнул я. - Ну-ну, старье, конечно, и ума особого не требует. Вся культурная Европа давно перешла на покер. - Чей-то такое? - навострили ушки оба. - Серьезная интеллектуальная игра, обычно на деньги. Профессионалы делают на этом в казино целое состояние за один вечер. А в Монте-Карло проводятся международные турниры по покеру. Ни один уважающий себя джентльмен не упустит возможность сыграть партию в покер. А в "дурака"... только бабы в деревнях и режутся. Ладно, удачи вам, ухожу... - Эй, эй, участковый! - всполошились леший с водяным, как только я сделал пару шагов с поляны. - Погоди немного... Ты вот - человек молодой, да много повидавший. Не подскажешь ли нам, темным, как в эту премудрость твою карточную играют? - Ну... почему нет? Времени у меня, конечно, немного, но только из уважения... А вам-то зачем? - Надо, - уклончиво потупились оба, и в их глазах мелькнул азартный огонек легкой наживы. Ну что ж, дедули, вы сами этого хотели... - Начнем с азов! К полуночи, а может и чуть позднее, старички настолько вошли в игру, что я уже мог "катать" их по полной программе. Не подумайте ничего плохого, просто работа в милиции учит всякому, а уж умение разбираться в азартных играх, как в одном из самых солидных видов мошенничества, вдалбливалось с первого курса. Наш капитан был буквально помешан на картах и, не обладай он генетической честностью, наверняка бы занял достойное место в когорте известных шулеров. Как же я сейчас был благодарен ему за все уроки в школе милиции, когда мы часами просиживали в классе, конспектируя в тетради масти, значения, расклады, методику раздачи, правильное тасование и те неуловимые маленькие хитрости, что дают игроку о-о-очень большие преимущества... - Две десятки, шестерка и туз! Гони фуражку, участковый! - А я говорю - у меня флэш! - Не спешите... Итак, кто подтверждает ставку? - Поддерживаю... - Играю вдвое плюс бонус. - Да на тебе, на тебе, на! Ненасытная твоя водяная утроба. - Сожалею, граждане... Да, полный флэш-рояль. И китель тоже, спасибо... - Ты что, смерти моей хочешь? Нет у меня больше золотых рыбок! И на фига они тебе в лесу? - Сбрасываю. - А бонус? У меня бонус сыграл! - Куда ты смотришь, участковый? Он же карты водой кропит! Да чтоб я с ним после этого... - Проигрывать надо достойно, - заключил я, когда небо на верхушках сосен стало заметно светлеть. Оба старичка сидели мрачные, как черти на паперти, и все пытались понять, как это я все время проигрывал, а потом буквально на последней игре сорвал весь банк?! Я не только вернул себе китель, фуражку, кокарду, галстук с заколкой, записную книжку, планшетку и авторучку, по и получил сверх того карманный аквариум с тремя позолоченными мальками, полную горсть речного жемчуга, красивую ракушку, два берестяных туеска с негранеными самоцветами, рукописную книгу по бытовому колдовству, серебряное колечко и почти новые лапти тридцать пятого размера. Леший предлагал мешок свежих шишек, а водяной - партию лягушек, из них шесть - с икрой! - Не могу, - мирно, но твердо объяснил я. - Служба не ждет. Большое спасибо за увлекательную игру. В следующий раз вам повезет больше. Мне пора. - Никита Иваныч, - леший вцепился в мой рукав, скорчив самое жалобное лицо, - ну не уходи ты... Ради всего святого - дай отыграться! - Рад бы, да не могу - дела. Всего хорошего... - Смилуйся, добрый человек! Прояви сострадание - меня же лешачиха домой не пустит! Я ить... ить... ить ее книжку продул и колечко тоже. Лапти-то, тьфу! не жалко, каменьев тоже наберу... - И мне теперь хоть в болото не заходи! - хлюпая носом, поддержал водяной. - Русалки засмеют... Жемчуг я новый добуду, но рыбки!.. Они ж мне как родные... Я их и по именам, и в лицо, и ласково по-всякому... Дай отыграться, аспид милицейский! - Ну, будет, будет вам... - Мне с трудом удавалось подавить смех. - Что ж мы в милиции, звери какие? У нас тоже сердце есть, мы пожилых людей всегда уважаем. Но сами видите, рассвет скоро, а у меня в Лукошкине дело нераскрытое висит. Вот уж закончу, вернусь... - Когда? - с надеждой воспрянули дружки. - Да скоро... может, уже на следующей неделе, хотя... к концу месяца все-таки будет реальней. - Без ножа режешь, - скорбно решили леший и водяной, потом переглянулись и внесли контрпредложение: - А ежели мы тебе совет дадим, который Баба Яга просила, вернешь проигрыш? - Вполне возможно, - как бы нехотя согласился я. - Но информация должна быть очень ценной. - Ладно, - решился леший, - твоя взяла. Только чур, никому не говорить, что я законнику помогаю. - Помощь - это когда добровольно, - подтвердил я, - а вы просто оказываете мне некую услугу, в обмен на возврат проигранного имущества. - Во-во... именно так. Значит, слушай... Многое мне неведомо, а только по лесам нашим слух ходит, будто бы вознамерилась нечисть иноземная и в наших краях себе пристанище искать. Уж больно у них там в Европе доблестные рыцари лютуют, вроде всех драконов подчистую извели, эльфов выжили, тролли под землю подались, а ведьмовскому племени и вовсе на людях показываться боязно... Инквизиция! Уловил? - Не совсем, - признал я. - А это значит, что простой народ, доселе с нечистью местной в тихом согласии живший, пасторами своими подстрекаемый, в большую амбицию ударился. Не хочет верить в брауни, пикси молока не оставляет, от "маленького народца" подковами да крестом отгораживается. Оно, может, и не так плохо, времена разные бывают. Глядишь, и прошло бы... Но люди более злопамятны и начатого дела не бросают. Видать, уж слишком понравилось священникам тамошним на ведьм охотиться. Решили они, что пора и на Руси свои порядки заводить... Нечисть всякую, ну, нас то есть, поганой метлой выгнать. А как? И удумали они штуку страшную - словом Божьим ужасно могучего демона из самого ада заклясть! Чтоб, значит, он нас отсель повыкидывал... - Нет, этого им никто не позволит! - категорически заявил я. - У нас суверенное государство, и со всеми своими проблемами мы разберемся сами. Ну а какое конкретно отношение все эти далеко идущие планы имеют к нынешним лукошкинским событиям? - Ты че, глухой?! - даже обиделся леший. - Я тут че перед тобой полчаса дурочку ломаю... - Не горячись... - успокоил друга водяной. - Он хочет сказать, что для вызывания иноземного демона необходим священник, храм и месса. Судя по вашим же протоколам, подозрительный пастор в немецкой слободе имеется, а значит, имеет смысл поискать и храм. Между прочим, он должен быть черным. По крайней мере, изнутри... - Черная ткань, - прозрел я. - Отчего нет? А для мессы им понадобится еще и человеческое жертвоприношение. - Теперь дошло, участковый? - снисходительно буркнул леший. - Отдавай добро, мы свое слово сдержали. - Да, пожалуйста. Хотя... мне кажется, что могли бы и так помочь. Все-таки беда надвигается общая. И вам, возможно, небезразлична судьба будущего России? - Конечно... - серьезно кивнули сказочные пенсионеры. - Только если мы б тебе так сразу бы все и рассказали - интересу бы не было. А нам... скучно тут. Вот и решили пошутить по-стариковски... - В каком смысле? - опять уточнил я. - Эх, молодежь... - лукаво взглянул водяной. - Ты что ж, участковый, и в самом деле думаешь, что мы твой покер только сегодня в глаза увидели?! - Ладно уж, пусть идет... - добродушно усмехнулся леший. А я чувствовал себя так, что хоть сквозь землю от стыда провалиться. - Не красней ты, словно девица. Мы ведь, почитай, за картами полжизни провели, все игры наперечет знаем... Хороший ты человек, Никита Иванович, только доверчивый слишком, но старых людей уважил, спасибо тебе... А Яге привет передавай, пущай заходит на огонек, клубочек-то не забудь. - Сп... спаси... бо за содействие... - с трудом прокашлялся я. - Ну, беги, беги... Вон рассвело совсем. Удачи тебе, участковый! Держа клубок за длинную нитку, я брел по пробуждающемуся лесу по колено в росе и клялся сам себе самыми страшными клятвами, что никто никогда не узнает о моей игре в карты с лешим и водяным! Порой мне даже чудился тихий стариковский смех за спиной, но оборачиваться не хотелось. Вот таким образом меня давно не ставили на место... Несмотря на несусветную рань, у городских ворот меня дожидались шестеро стрельцов. С пищалями наперевес, видимо, заботливый Еремеев расстарался. - Привет, молодцы! Вы что же, всю ночь здесь куковали? Они молча кивнули. Обвинять мужиков в невежливости не хотелось, сам отлично знаю, как портят настроение долгие дежурства в мирное время. Я прошел вперед, стрельцы маршировали следом. В иное время я бы обратил на это внимание... Итак, есть версия о попытке духовного подрыва существующего строя. С одной стороны, все варианты уничтожения нечистой силы вроде бы должно приветствовать. (Хотя я не представляю себе, как мог бы сдать в тюрьму ту же Бабу Ягу или подружек русалок, Ваню-полевика, лешего и водяного. Вот Кощея - посадил бы с превеликим удовольствием!) Но главное не в этом, а в том, что мы к себе в Лукошкино никаких "спасителей человечества" не звали, и спасать нас от одной нечисти, вызывая для этого другую, - не решение проблемы. Это ведь - что в лоб, что по лбу! А если копнуть поглубже, то и вовсе... - Ложись! Ложись, Никита Иванович!!! - Чей-то сумасшедший крик вернул меня в действительность. Чуть удивленно обернувшись назад, к сопровождающим стрельцам, я вдруг увидел нацеленные в мою сторону стволы. Дымились фитили, лица целящихся были искажены ненавистью, и то, что я успел вовремя подогнуть ноги, было просто чудом... - Хайль дойчланд! Капут руссиш швайн-полицай! Грянул залп! Буквально в тот же миг - второй. Следом раздалось яростное "Ребята, вяжи сукиных детей!", и чьи-то сильные руки помогли мне встать. Из шестерых стрельцов, сопровождавших меня от ворот, четверо лежали на земле, изрешеченные пулями. Двоим уцелевшим крутили руки веревками такие же стрельцы. В пороховом дыму я с трудом отыскал Фому, в надежде получить хоть какие-то объяснения. Старший стрелец протянул мне мою фуражку - рядом с кокардой зияла солидная дыра от пули, палец проходил свободно. - Еще немного ниже, и не было бы у нас сыскного воеводы... - А что случилось? - наконец смог спросить я. - Никита Иванович, ты у нас с утречка туго соображать стал. Разуй глаза-то, али сам не видишь? - Что за фамильярный тон, сотник Еремеев?! Субординацию забыли? - Да вот уж забыл! - неожиданно сорвавшись в крик, разошелся старший стрелец. - Ты что ж с людьми моими делаешь, умник милицейский?! Одного похоронили, другой по сей день в бинтах ходит, нонешней ночью сам, своими руками шестерым ребятам глаза закрыл! Я тут никому не позволю стрельцов гробить! Кровь людская - не водица!.. И ты, участковый, мне в этом деле не указ! - Прекрати орать! - Я сгреб бледного от ярости парня и встряхнул изо всех сил. - Что тут произошло?! - Пусти, воевода... Не доводи до греха!.. Вместо ответа я как следует дал ему в грудь. Присутствующие стрельцы так и замерли... Их мрачные взгляды не обещали мне ничего хорошего, но нападать на главу милицейского управления они тоже не решались. Положение спасла неизвестная девица, идущая в такую рань от колодца с полными ведрами на коромысле. Одно ведро я успел подхватить и окатил поднявшегося стрельца ледяной водой с ног до головы. Еремеев только крякнул... С минуту мы стояли молча, огонек опасного русского безумства в его глазах медленно таял. - Прости, Никита Иваныч... Совсем голову потерял... Мало не восемь человек за последние дни из строя вывели! Я ж как не в себе весь... - Ты можешь членораздельно доложить, что же все-таки случилось? - Могу... - кивнул он, потом повернулся к стрельцам: - Пленных - в поруб, трупы с собой в отделение, на опознание. Охранять так, чтобы муха не пролетела! Еще раз прости, сыскной воевода... Дозор у меня по ночи пропал. Не явились к означенному часу. Пошли на поиски, мало ли чего... Нашли только под утро, под мостком, всех... холодных уже. Ран на теле не видно, от чего умерли - не разберешь. Одежду с них поснимали, одно исподнее да кресты. - Что за чертовщина?.. - помрачнел я. - Ну, мы всю сотню срочным порядком под ружье, бабка твоя потребовала, чтоб сию минуту к воротам бежали - у нее предчувствие. Глядим, ты идешь... Вроде весь задумчивый, а того не видишь, что за спиной у тебя творится. Я в голос ору! Тут они и махнули залпом. Ну, мы тоже... Дальше сам знаешь. - Кто они? - А ты не понял? Немцы! В платья стрелецкие переоделись, а рожи бритые куда спрячешь? Хорошо, успели вовремя - не то, быть бы тебе на кладбище, в могилке маленькой с крестом деревянным да фуражкой милицейскою. - Спасибо... - Не за что, - буркнул стрелец, но протянутую руку пожал. - Слышь, сыскной воевода, с четверыми мы посчитались, но неужто допустишь, чтоб эта сволота германская и дальше наших била?! Надо сей же день жечь слободу! - Нет. - Как... нет? - Я сказал - нет! Не спеши, как друга прошу... Не все в этом деле так просто. Если можешь, поверь, я найду виновных и заставлю их ответить за погибших парней по всей строгости закона! Еремеев сплюнул и ускорил шаг. Я надеялся, что он меня понял. Боже мой, каким же дураком надо быть, чтобы принять переодетых немцев за дозорных стрельцов... Их ведь даже внешне не спутаешь. Мне ведь бросилось в глаза их дружное марширование, в войске царя Гороха эта наука еще даже не замышлялась. Жители немецкой слободы чисто брили лица, а стрельцы носили усы и бороды, русские любят поболтать, а эти не сказали ни слова за всю дорогу. Я должен был почувствовать неладное... Баба Яга ждала меня в тереме не в лучшем расположении духа. - Живой? - Так получилось... - Бедовая твоя голова, участковый... Есть хочешь? - Нет. Вы слышали, что произошло? - Про стрельцов-то убитых? Слышала... - Бабка села рядышком, сумрачно скрестив руки на груди. - Плохо наше дело... По всем статьям плохо! - Да... - вынужденно признал я. - Такое впечатление, будто бы все наши планы заранее известны противнику. Он всегда успевает ударить первым. Я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Ночью убито шесть человек, и убийцы почти наверняка - те немцы, что в меня стреляли. Убежден, на поверку они все окажутся личными охранниками посла... Если Еремеев сумеет удержать стрельцов, если Горох не полезет засучивать рукава, если город ничего не узнает раньше времени - у немецкой слободы есть шанс на справедливый суд. В противном случае ее просто спалят со всем мирным населением... - Про первых охранников-упырей не забывай. Если их приплюсовать да стрельца умершего, так в деле нашем уже девять трупов обретается! - Есть подозреваемые... - И ни одной улики. - Есть вполне сложившаяся версия... - И ни одного вещественного доказательства. Какое-то время мы с Ягой тупо смотрели в разные стороны. Перенасыщение эмоциями вылилось в равнодушную апатию ко всему происшедшему. - Тут у нас за ночь-то ничего особенного не было... - Ага, кроме шести убитых. - ...но вот записочку стрельцам для тебя передали. Уж за полночь Шмулинсон нос из дому высунул, дозор проходящий остановил и упросил вручить. Чего ему до утра не терпелось? - Давайте, что там у нас... "Имею информацию и нужду в вознаграждении. Ваш Абраша". Вот наглец... Как вам это нравится? - Никак... Может, выпороть его разок? - О-о-у... Тут такой хай поднимут - до Израиля слышно будет! Нас же потом Тель-Авив по самую крышу нотами протеста завалит. После обеда пусть Митька его приведет. - Ты решил по утречку царя навестить? - Да надо бы. Час-другой передремлю, и в путь, но сначала хочу рассказать о моем разговоре с лешим. Кстати, там еще и водяной оказался... К обеду я встал, наскоро перекусил, отправил Митьку на базар (продуктов прикупить, настроение народа выяснить и Шмулинсона на обратном пути захватить), а сам направился к царю. Дело принимало слишком серьезный оборот, и не было гарантии справиться с ним только силами работников милиции. Я намеревался требовать у Гороха более широких полномочий с привлечением основных сил стрелецкой гвардии. Хотя против кого конкретно мы будем воевать - до сих пор оставалось непонятным. В прошлый раз это были шамаханы, но их уже знали, к ним привыкли, кто появится теперь - я даже боялся предполагать. Судя по многозначительным намекам лешего и водяного, работа нам всем предстоит каторжная... Стрелецкий эскорт, следующий за мной, уже начинал изрядно раздражать. Первоначально их было всего двое, но чем дальше, тем ценнее становилась моя голова в глазах сотника Еремеева, и теперь охрана усилилась до шести человек. Лукошкинский народ уважительно ломал шапки, но за моей спиной не ограничивал себя в разнообразии догадок: - Гля, гля... сыскной воевода со стрельцами пошел! Видать, на дело... Без дела таким отрядом разве пойдут? - Ткача Шпильку заарестовывают! - А за что? - А он вчерась по пьяни отца Кондрата кобелем брюхатым обозвал! - Брешешь! Рази ж бывают брюхатые кобели? - А ты отца Кондрата видел? Ну вот и молчи... - Эй, сердешные, а зачем на одного ткача-то столько народу? - Дак он же, супостат, наверняка сопротивление милиции окажет! Я его, аспида, знаю - так и норовит иголкой ширнуть... - Ох ты ж, страсти какие... Ну, храни Господь нашего участкового... - Бедовая голова! Поди, в шрамах весь. - Да уж, человек храбрости отчаянной... Митька с милицейского подворья трепался, будто бы Никита Иванович в боях с преступностью весь как есть израненный! А ему все нипочем - глянь, лицо бледное, гордое... В общем, наслушался, пока дошли. Горох только что откушал и пожелал видеть меня сию же минуту, пока чай не остыл. Для спокойствия седобородых бояр это звучало как "А подать каналью пред мои грозные очи!", но на самом деле охранные стрельцы улыбались в усы, сурово сопровождая меня в царские покои. Горох отослал всех, самолично налил мне большую чашку ароматного чая и булькнул две ложки сахару: - Заморский, купцы аглицкие два мешка презентовали. Это вот "Граф Грей" с бергамотом... Вроде зверь такой здоровенный, а? - Нет, - улыбнулся я, - бергамот - это растение, а зверь такой есть - бегемот или гиппопотам. - Образование... - без зависти, но с легкой грустью отметил царь. - Я вот вроде немалому обучен, а в животных не силен. Как там правильно наука эта называется? - Если про животных, то зоология, а про растения - уже ботаника. А все вместе - биология. - Вот, вот... и купец аглицкий тоже мне все о ценности биологического состава толковал. Хорош чай-то? - Очень. А что, у купцов опытный переводчик? - Зачем он мне? - пожал плечами Горох. - Языкам-то мы, слава богу, с малолетства обучены. - Как это? - не поверил я. - Ну, аглицкому, франкскому да италийскому всех царевичей учат. Государства эти сильные, богатые, язык знать надобно. А прочие... - Что?! - Я говорю - прочие, - невозмутимо продолжал царь, - они специального обучения не требуют, их как-то само собой знаешь. Немецкий, польский, финский, шведский, татарский, персидский... Все соседи наши, ихней речью поневоле говорить будешь. - Да вы полиглот! - Пылеглот?! Ну ты... это... говори, да не заговаривайся! - побурел от обиды государь. - Полиглот - это уважительное звание человека, говорящего на нескольких языках, - поспешил объясниться я. Горох понимающе кивнул. Лично для меня это был очередной "щелчок по носу", чтоб не зазнавался. Я-то в глубине души считал себя в плане образования на две головы выше любого лукошкинского ученого и... нате вам! Царь Горох свободно владеет несколькими языками, даже не задумываясь о том, какое это достижение. Царский рейтинг резко вырос в моих глазах... - Ладно, хватит чаевничать, - решил Горох после третьей чашки. - Ты ведь не за плюшками сюда прибежал, докладывай. Я предельно коротко описал свою встречу с лешим и водяным и, как можно деликатнее, о шести убитых стрельцах и перестрелке у главных ворот. Не помогло... Знал ведь, что может случиться, по и промолчать не мог. Горох вспылил так резко, что опрокинул стол. Медный самовар гулко бухнулся на пол, посуда разлетелась во все стороны, роскошный ковер оказался залит медом и вареньем. - Стража! Всех в ружье! Чтоб гвардия конная сию же минуту у крыльца стояла. А ты молчи, сыскной воевода! - А я еще ничего и не сказал. - Вот и молчи! - Ну и пожалуйста, - отвернулся я. - Нет уж, ты скажи! - мгновенно завелся царь, пока стрельцы носились туда-сюда, выполняя монаршие указания. - Ты мне сейчас скажи, что я тут законы нарушаю, презумпции невиновности всякие... Мне немчура будет в столице моих же людей душить, а я их дипломатической неприкосновенностью потчевать, да?! - Ну, гвардию-то зачем? Арестовать надо всего одного человека. Посол наверняка окажет всестороннее содействие, немцы чтут порядок. - Вот я им для порядку и... - Горох сунул мне под нос внушительный кулак. - А ты, милиция, если еще хоть слово вякнешь супротив моего самодурства - со службы разжалую! Сам буду воров ловить... Куда как интереснее, а ты за меня будешь перед боярами с умным видом сидеть... - Ладно, - не стал спорить я, - но перед тем, как меня переведут на новую должность, позвольте съездить с вами на дело. В качестве стороннего наблюдателя, в последний раз... - В последний, говоришь? - на секунду задумался государь. - А, поехали, черт с тобой! Только смотри, под горячую руку не лезь и в методы мои не вмешивайся! - Упаси бог... Я и в самом деле близко не собирался вмешиваться в его действия. Во-первых, это со всех сторон глупо. Он - царь, творит что хочет, ограничений - практически никаких. Отделение курирует самолично, если ему так уж взбрело покомандовать - пусть развлекается. Во-вторых, мне действительно интересно посмотреть, как будет реагировать пастор Швабс, поняв, что его действия возбудили подозрения не только у скромного лейтенанта милиции, но и у самого государя. Пока Горох спешно облачался в боевые доспехи, я спустился вниз, попросил конюха предоставить мне лошадь и вместе с гвардейцами дождался выхода начальства. Затрубили трубы, забили барабаны, и мы, кавалькадой в пятьдесят всадников, бодрой рысью тронулись в сторону немецкой слободы. Я держался рядом с Горохом, с левой руки, так ему было удобнее разговаривать. - Арестуем всех! Ну, не всю слободу, конечно, а всех, что у посла в охране. Руки крутить я уже навострился... Сейчас мы всех преступников в два счета переловим! Немцы встретили наш отряд недоуменно-вежливо, ворота раскрыли, не дожидаясь просьб или требований, но Кнут Гамсунович навстречу почему-то не вышел... - Перекрыть все выходы и входы! В оба глядеть за смутьянами! При попытке сопротивления - руки за спину и в тюрьму! - раскомандовался царь Горох, не слезая с белого, празднично наряженного жеребца. - Где посол? Подать его сюда! Все немцы, находившиеся в данный момент в слободе, побросали работу и выбежали поглазеть на неожиданное вторжение. Мужчины и женщины, старики и дети, в аккуратно отглаженных костюмчиках, без тени страха и без слова упрека, позволили конным гвардейцам взять себя в кольцо и лишь доверчиво смотрели на царя, что-то тихо шепча по-немецки. Никто и не думал сопротивляться... Всадники смущенно рзали в седлах и старались ободряюще улыбаться, а Горох все продолжал бушевать, хотя уже и не столь уверенно: - А ну, который тут пастор Швабс? Выходи ответ держать за дела свои злодейские... И посла, посла мне наконец найдите! - Великий государь, - на хорошем русском ответил один пожилой бюргер, делая шаг вперед, - я исполняю обязанности бургомистра в нашей небольшой колонии. Господин посол должен был быть у вас во дворце, он уехал еще ранним утром. - Не было у нас вашего Шпицрутенберга. Если б явился, мне б враз доложили. Хватит врать, тут он небось... Пусть лучше сам выйдет, пока мои ребята здесь все закоулки не обыскали. - Как будет угодно вашему величеству, - послушно поклонился немец. По его лицу было ясно, что он не лгал. Видимо, посол со свитой и вправду куда-то уехал утром. В слободу они не возвращались, в царские палаты не заезжали, тогда где они? Горох тоже мужик неглупый, оставив на потом вопрос поиска посла, он переключился на пастора. - Увы, преподобный отец Швабс очень болен, - покачал головой бургомистр. - Он второй день лежит не вставая. Если вашему величеству угодно, я провожу вас к нему. Царь кивнул одному из стрельцов, что-то приказал сквозь зубы, и тот, спешившись, отправился с немцем. Буквально через пять минут они вернулись. Парень также шепотом доложился на ухо государю. Горох помрачнел... - Может быть, мы можем предложить вашему величеству обед? - неуверенно молвил бюргер. Он явно не понимал, зачем царь во главе отборного стрелецкого отряда неожиданно ворвался в слободу. Прочие немцы тоже прикрывали робкими улыбками полное непонимание происходящего. Похоже, все планы царя рушились, как шалашики в грозу. Он то краснел, то бледнел, но решительно не находил, к чему придраться. - Пошлите двух молодцов проверить личные покои посла, - тихо посоветовал я. Горох быстро закивал. Пока бургомистр водил стрельцов по высокому каменному дому, где размещалась резиденция немецкого дипломата, я сполз с коня и деликатно поинтересовался, где здесь церковь. - Кирха? - вежливо переспросив, мне указали на небольшое пузатое здание в самом дальнем конце слободы. Я прошелся к нему пешком. Двери не были закрыты, но внутри - ни души. Похоже, что церковь находилась в состоянии капитального ремонта или реставрации. Ни икон, ни скульптур, ни росписей па стенах - вообще ничего, что бы указывало на ритуальное помещение. Есть только алтарь из грубых гранитных плит черно-красного оттенка, и тот без креста. Хотя и никаких намеков на присутствие иного бога тоже не было. Я обошел все здание, изнутри оно повторяло форму пятиугольника, снаружи вписывалось в обыкновенный квадрат. Это как-то закрепилось в моем подсознании... Беглый обыск ничего не дал, похищенной ткани я не обнаружил, признаков планируемой черной мессы тоже нигде не замечалось. На всякий случай я вернулся к царю и уточнил: - Что там с пастором? - И впрямь больной, - напряженно подтвердил Горох, - стрелец говорит, так жаром и пышет. В кровати лежит, слова непонятные бормочет, бредит... - Государь, беда!!! - донеслось из посольского дома. Переглянувшись, мы поспешили внутрь, причем бургомистр, несколько немцев и особо любопытные стрельцы увязались следом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы ахнули, ошарашенные увиденным. Рабочий кабинет немецкого посла был перевернут вверх дном! Шкафы взломаны, стол лежит на боку, бумаги и грамоты разбросаны по всему полу, ковер скомкан, личные вещи валяются где попало... - Ну, что ты на это скажешь, сыскной воевода? - Скажу, что крови нет, следов борьбы не видно. Наверняка весь этот тарарам был произведен, как только гражданин Шпицрутенберг выехал со двора. Здесь явно что-то искали. Потайной шкафчик, тайник в полу, сейф в стене, но не нашли. - Почему ты так уверен? - Исходя из милицейского опыта, злоумышленники в большинстве случаев уничтожают следы преступления. Если бы они нашли то, что хотели, то либо убрали бы за собой, либо устроили пожар. Так избавляются от улик, метод старый, но проверенный. - Ничего не понимаю... - Царь задумчиво почесал бороду. - Так ведь посол вернется, все увидит, и уж такой шум поднимется... Знаю я его, всех тут перепорет, а виновного найдет. - Значит, они рассчитывают, что он... не вернется, - неожиданно для себя прозрел я. - Плохо дело. Вот что, Никита Иваныч, бери подчиненную тебе сотню и объявляй посла в розыск. Здесь нам больше делать нечего. Больного священника я с собой не потащу, люди засмеют. Но стражу у его постели поставлю! Как только оклемается - да сразу ко мне на допрос. Присутствовать будешь? - Нет. - Вот и молодец. Я сам хотел об этом попросить, а пыр...т... пыртокол я тебе после покажу. Из немецкой слободы мы уезжали несолоно хлебавши, с извинениями за беспокойство. В плане продвинутости следствия - абсолютный нуль. Человек, которого я планировал арестовать, мечется в горячечном бреду, тащить его в отделение в таком состоянии - и бессмысленно, и преступно. Посол никакой разумной информации наверняка не даст, ему самому сейчас требуется помощь. Вот тут-то я вспомнил, что забыл задать парочку существенных вопросов. Я догнал того стрельца, что ходил к пастору: - Слушай, молодец, а ты не расслышал, как именно бредил этот немецкий поп? Какие слова он говорил? - Дык... он же по-немецки больше, - пожал широкими плечами стрелец. - Ниче толком и не разобрать. Хотя... погодь, участковый, вот - вспомнил! Про мух он что-то бормотал!.. На полпути я козырнул Гороху и направил коня в отделение, потом Митька вернет. Всю дорогу эти "мухи" не давали мне покоя, что-то скреблось на самом дне памяти, но что именно? Я не забыл, как стрельцы, сторожившие поруб с отравленными телохранителями, тоже отмечали навязчивое присутствие мух. Но почему? При чем они здесь? Мух, комаров, мошек и прочей насекомой братии в Лукошкине хватало с избытком. Если всерьез загружать себя энтомологическими проблемами - свихнешься и кончишь тараканами в голове. Баба Яга ждала меня на крыльце вместе с Еремеевым. Это хорошо, не придется искать его по городу. - Случилось чего, сыскной воевода? - Да. Собирай своих ребят и срочно прочеши все закоулки - из немецкой слободы посол пропал. - Вот те раз! Неужто похитили? - Очень похоже, - кивнул я, - поскольку его телохранителей в слободе не оказалось, можно предположить, что он с ними и исчез. Добровольно или его увезли силой, обманом - мне неизвестно. Куда и зачем - тоже... - Все понял, Никита Иванович. - Старший стрелец взялся за шапку и шагнул с крыльца на двор. - Сей же час всю сотню подниму под ружье, к вечеру твоего немца где-нибудь да отыщем! - Что, Никитушка, закрутилось колесо, не остановишь? - Баба Яга подцепила меня под ручку и ввела в дом. В горнице уже ждал накрытый стол, бабка у меня в этом плане очень обязательная: война войной, а обед - по расписанию. На самом деле есть ни капли не хотелось, а вот выговориться требовалось. Яга слушала, как всегда, внимательно. - Все сходится, Никитушка... Чуяла я в этом деле чужедальний прицел, заморскую руку, так оно на то и вышло. Подмога нам нужна, сами не управимся. - Царь дает войска. - Толку от них... Вон посол немецкий пропал, что они, нашли его? И не найдут. - Мне непонятно, зачем вообще его было похищать? - А ты, соколик, так уверен, что его похитили? А ну как он сам почуял запах паленого, да и сбежал? - сощурилась Яга. Это уже была проверенная система: я строил версию, бабка ее разбивала. В результате мы обычно приходили к единственно правильному решению. - Если он хотел бы сбежать, то почему в его кабинете все поставлено с ног на голову? Там явно производили неквалифицированный обыск. - Так, может, он сам все и порушил, чтоб от себя подозрения отвести, а нас на ложный след направить. - Тогда бы он подбросил нам "следы кровопролитной борьбы", - парировал я. - А мог бы и чей-нибудь труп подложить, потом поджечь все, и мы бы обнаружили лишь обгорелые останки "немецкого посла", а он сам спокойненько удрал бы в нейтральную страну по фальшивому загранпаспорту. Нет, к обыску в собственном доме он явно непричастен... Будем надеяться на еремеевских ребят, у них с этими "телохранителями" свои счеты. - Дался тебе этот немец! О главном думать надо: о том, какую нечисть иноземную нам в Лукошкино всучить вздумали. - Я говорил с лешим и водяным, они не знают. Предполагают, что это кто-то очень сильный,- но кто именно... - Да уж эти два старых пня поперед дела и не почешутся! Им зад от сиденья оторвать - так давиться легче. Оба уж плесенью покрылись, а кроме карт ничего путного на уме. Они нам не подмога... Пока их самих напрямую этот демон иноземный в мухоморы носом не ткнет - нипочем вмешиваться не станут! - Тогда о какой помощи речь? - поинтересовался я. Яга надолго замолчала. - Ладно, утро вечера мудренее. Скоро Митька с базара придет. Ты его всерьез увольнять надумал? - Нет, пожалуй, дам последний шанс и назначу испытательный срок. - Оно и правильно. Дурак он, конечно, и растяпа, но ведь наш человек. Попривыкли мы к нему, прогоним - самим же скучно станет. Ну, а пока давай-ка поешь... - Да не хочу я. - Никитушка-а-а... ну зачем обижаешь меня, старую? Ну если я тебе слово грубое молвила, так прости, не со зла, от возрасту. Покушай хоть чего, не мучай бабушку... А потом уж и делами займемся. Не забыл, чай, кто у нас в порубе сидит? - Два пленных немца из свиты Шпицрутенберга и скрывающийся от православного гнева богомаз Савва Новичков! Вот его-то, я думаю, давно пора выпустить. - Правильно, а к злодеям этим я четверых стрельцов подсадила в охрану. Ежели еще и их кто отравить вздумает, так стража не позволит. - Тогда попросите кого-нибудь, чтобы парня вывели из поруба, пусть перекусит и отправляется домой. - Нечего тут всяких приваживать, - ворчливо откликнулась Яга, - не хватало еще арестантов из КПЗ прикармливать. Пусть спасибо скажет, что мы его от тумаков избавили. Новичков оказался высоким сухопарым мужчиной лет на пять старше меня. Волосы рассыпчатые, русые, лицо простое, одет в оригинальное тряпье, но чисто и аккуратно. Я уверен, что богомаз шил на себя сам, и должен признать, кутюрье из него получался неплохой. - Вы свободны, гражданин. Впредь постарайтесь избегать конфликтов с церковной властью. За что они вас все-таки? - Иконы я пишу... в новой манере... - скромно помялся художник. - Странно... Неужели манера настолько новая, что за нее уже бьют? - удивился я. - А вот не изволите ли глянуть, батюшка сыскной воевода... - Он сунул руку за пазуху и извлек обернутый тряпочкой сверток. Из него на стол высыпались плоские расписные дощечки размером в тетрадный лист. Да... парень явно поспешил родиться. Тут был такой авангард! Куда там бледному Пикассо в голубовато-розовом периоде... Нет, лично мне очень даже нравилось, но и отца Кондрата я теперь тоже хорошо понимал. Иконописными канонами здесь и не пахло. Богоматерь и младенец из геометрических фигур, у коня Святого Георгия - пять ног, ангел с огненным мечом - многорук, как каракурт, и такого же цвета. Вон моющийся ангелочек в тазике - очень симпатичный получился, я бы даже себе попросил, но неудобно... - А в установленных традициях творить не пробовали? - Отчего же, и в установленных могу, - вздохнул горе-автор, - только скучно же, так все умеют. Вечная трагедия непонятых гениев. Мы пожали друг другу руки и распрощались. Спустя недолгое время заявился Митька, Не один... - Здравия желаю, батюшка сыскной воевода! - Митя, ты кого сюда притащил?! - Как это кого? - даже опешил он. - Кого приказывали. Я тихо заскрипел зубами, прикрыв глаза и до боли в суставах сжимая кулаки. Во дворе нашего отделения с хоругвями и иконами толпился весь святейший синод... У всех были лица первых христианских мучеников. Но самое худшее, что вокруг священнослужителей вальяжно расхаживал горбоносый Шмулинсон со стрелецкой пищалью на плече. Баба Яга подошла к окошку, ахнула и тоже схватилась за сердце: - Митенька... Да как же ты мог?! Кто ж тебя, дурака подберезового, надоумил всех наших священников заарестовать? - Да Шмулинсон же и подсказал, добрый человек! - радостно выдохнул наш младший сотрудник. - Я к нему пришел, как велено, за информацией. Пищаль для солидности взял, шапку на стрелецкий манер сдвинул, а он мне вежливо так, по-людски, говорит: "Дмитрий, ви человек умный, в милиции служите, ну скажите ради бога, кому могла понадобиться моя черная ткань, за которую, прошу заметить, уплачены скорбные еврейские деньги? Не говорите! Я сам вам отвечу - тем, кому она нужна! А кому она нужна? Тем, кто ее носит! А кто в Лукошкине носит черные одежды?" Вот тут-то меня и озарило... Мы с Ягой страдальчески переглянулись. Счастливый Митька, ни на что не обращая внимания, красочно расписывал, как он самолично остановил едва ли не целый крестный ход и очень вежливо, без угроз, как положено - граждане, пройдемте... У меня просто не хватало слов. Если милиционеров за глаза называют козлами, то повелось это еще со времен царя Гороха, и виноват в этом мой старательный подчиненный, дубина! - Бабушка, вы не могли бы как-нибудь заманить в дом вон того картавого "стража порядка"? - Попробую, Никитушка, но со священниками уж ты будешь разбираться сам. - Естественно... - кисло выдавил я. Бабуля вышла на крыльцо и тихо свистнула. Шмулинсон навострил уши. Яга поманила его пальцем и тихо намекнула: - Аванс ждет. Абрам Моисеевич мгновенно приставил тяжелую пищаль к забору и рысью бросился в дом: - Никита Иванович, мое почтение. Штой-то ви сегодня кажетесь мне небрежно бледным... Не заболели, часом? Я всегда говорил - берегите нервы, от них все болезни! Ви же так окончательно посадите здоровье в борьбе с преступностью... Я встал из-за стола, подошел к печке, взял ухват и передал его Яге.